Патриция Хайсмит - Те, кто уходят (litres)

Наведя справки насчет вапоретто и поезда в Местре, он съел mistro mare [71]в траттории. На бумажной салфетке он нацарапал «Grazie tanto» [72]и завернул в салфетку купюру в пятьсот лир. В половине третьего он засунул деньги в салфетке в хорошо отполированный медный почтовый ящик Ди Рьенцо. Он шел к набережной, чтобы сесть на вапоретто до Венеции, когда увидел Рея Гаррета с итальянцем пониже ростом. Они шли прямо на Коулмана, но пока еще были вдалеке, и Коулман подумал, что, если бы не забинтованная голова, он бы не заметил Рея. Коулман немедленно свернул в узкую улочку справа.

Он не спешил. Сделал пять неторопливых шагов по улочке, чувствуя, как в нем закипает ярость, и повернулся. Полой пальто он скинул апельсин с уличного выставочного стенда магазина, нагнулся, поднял его и положил на место. Он увидел в уличном просвете, как Рей и другой человек прошли мимо, и последовал за ними. По крайней мере, он посмотрит, когда они сегодня покинут Кьоджу и покинут ли. Если они уедут сегодня, то, вероятно, уже не вернутся, а значит Кьоджа еще несколько дней будет для него безопасным местом.

Но эти рациональные мысли отступили перед закипающими в Коулмане яростью и ненавистью. Забавно, подумал Коулман, ведь, приехав в Кьоджу, он не испытывал ненависти к Рею, словно их схватка сработала как выпускной клапан для его страстей. Но стоило ему увидеть Рея, как прежние чувства вернулись. Еще недавно Коулман ощущал слабую готовность к примирению с Реем, хотя ни Рею, ни кому-либо другому ничего никогда не прощал. Теперь то чувство исчезло, и Коулман знал, что его эмоции непременно выплеснутся наружу, если он продолжит смотреть на Рея Гаррета. Коулман нащупал шарф у себя кармане, его пальцы нервно подрагивали, судорожно вцеплялись в шелк. Он пожалел, что у него нет пистолета – того, который он выкинул в Риме вечером, решив, что убил Рея. Коулман проклял свое невезение в тот вечер. Он неспешно следовал за Реем и другим человеком (потому что и они двигались медленно), и это было очень трудно для Коулмана, которому не терпелось подойти к Рею ближе, еще ближе. На перекрестке Рей расстался со своим спутником и сделал круговое движение рукой. Коулман смотрел только на Рея. Тот огляделся, но Коулман был от него на довольно большом расстоянии, и между ними на узкой улице находилось человек десять, а может, двенадцать. Рей повернул налево, и Коулман последовал за ним, пробежав первые несколько шагов рысцой, потому что Рей исчез из виду. Коулману пришло в голову, что он может исчезнуть совершенно, навечно, даже не забирать своих картин в Риме – просто скрыться навсегда, чтобы Рей всю жизнь оставался под подозрением, но он тут же понял, что не только не может бросить свои картины, но хочет продолжать рисовать, где бы он ни находился, кем бы ни был. И вообще, что мир делает с людьми, подозреваемыми в убийстве? Похоже, ничего особенного. Убить Рея – вот единственный возможный для него выход, лишь это принесет ему настоящее удовлетворение. Как только он подумал об этом, ему попался на глаза отрезок серой трубы, валяющийся на углу у дома. Он подобрал трубу. Впереди виднелась голова Рея, подпрыгивавшая с каждым шагом.

Люди поглядывали на Коулмана и сторонились его. Он нес трубу, не пряча ее, стараясь выглядеть беззаботно. Но господи, клялся он, с трудом сдерживая себя, всего через несколько минут он обрушит эту трубу на голову Рея при свете дня – и пусть все видят.

Рей свернул направо.

Коулман осторожно подошел к углу, опасаясь, как бы Рей не повернулся и не вышел обратно, но Рей продолжал идти по улочке, не поворачиваясь. К Коулману пришло горькое, но отважное понимание того, что его жизнь может закончиться очень скоро после смерти Рея, если толпа набросится на него, но его это ничуть не пугало, наоборот, вдохновляло. Правой рукой покрепче ухватил трубу, большим пальцем налегая на остальные.

Рей еще раз повернул направо, и, когда Коулман дошел до поворота, он, к своему раздражению, увидел, что Рей воссоединился со своим приятелем-итальянцем. Ну и черт с ним, подумал Коулман, медленно приближаясь к Рею, который стоял на месте рядом с итальянцем.

– Тонио! Не забудь хлеб! – раздался пронзительный женский голос из окна первого этажа рядом с Коулманом, но он даже не посмотрел в ту сторону.

Какая-то женщина поспешила убраться с его дороги.

– Эй, что вы делаете? – спросил мужской голос по-итальянски.

Коулман не сводил глаз с затылка Рея.

В этот момент Рей повернулся и сразу увидел Коулмана. Их теперь разделяли всего шесть футов.

Коулман поднял трубу. Люди кинулись в стороны от него. Рей развел руки и полуприсел. И тут что-то задержало руку Коулмана в воздухе, что-то парализовало его. Он подумал: «Эти люди вокруг, черт бы их подрал, чего они пялятся!» Какой-то человек, тот самый маленький компаньон Рея, выбросил вверх обе руки, и, поскольку Коулман стоял неподвижно, толчок сбил его с ног и он неловко упал боком на землю. Кто-то попытался выхватить трубу у него из рук, но пальцы Коулмана словно слились с ней. Коулман почувствовал боль в левом локте.

– Кто он?

– Что с ним?

– Ты его знаешь?

– Polizia!

– Нунцио! Иди сюда!

Собралась небольшая шумная толпа зевак.

– Эд, бросьте ее! – прозвучал голос Рея.

Коулман изо всех сил пытался сохранить сознание. Падая, он ударился и головой. Боль в локте была нестерпима, и ему казалось, что он уже не дышит. Он громко шмыгнул носом, который заполнился чем-то, видимо кровью. Рей попытался отнять у него трубу, но оставил эту затею, потому что Коулман никак не хотел ее выпускать. Потом Коулмана поднял полицейский и вырвал отрезок трубы из его пальцев в то мгновение, когда Коулман держал ее только одной рукой.

– Эдвард Коулман, – назвал Рей его имя полицейскому.

Они тронулись с места, за ними пошли несколько человек.

– Он опять хотел убить вас! – сказал итальянец, идущий рядом с Реем, оглянувшись на Коулмана.

Они пришли в полицейский участок. Коулман старался не смотреть на Рея. С Коулмана сняли пальто – ему кричали, чтобы он снял пальто сам, но он их игнорировал, – и когда он почувствовал, что рукава сползают с него, то вцепился в них, так как в кармане пальто лежал шарф. Рукава его пиджака напитались кровью из разбитого локтя.

– Отдайте мне пальто! – заорал Коулман по-итальянски, и пальто ему отдали. Он прижал его к себе правой рукой.

Полицейские подняли его левую руку, и только теперь он понял, что она у него онемела. Затем с него сняли пиджак. Его посадили на стул с прямой спинкой и сказали, что сейчас придет доктор. Ему задавали вопросы: имя, место проживания, возраст.

Рей и его итальянский друг стояли друг подле друга слева от Коулмана, итальянец во все глаза смотрел на Коулмана, а Рей время от времени скользил по нему взглядом. Потом Рей что-то взволнованно прошептал итальянцу, замотал головой. Он снова и снова рубил рукой воздух. Итальянец хмурился и кивал.