Энн Перри - Улица Полумесяца

Питта пробрал странный холодок осознания великолепного таланта Кэткарта, как пугающий, так и печальный. Он создал превосходный, красивый, тонкий портрет, исполненный пустоты, ощущений существа, едва начавшего осознавать собственную тюрьму. И в то же время этот портрет запечатлел привлекательную женщину и в некотором смысле, возможно, предназначался всего лишь для улучшения восприятия ее личности. Кому-то мог бы открыться заложенный в него более глубокий смысл, но этого могло и не произойти. Здесь не могло быть никаких оснований для недовольства – только дело вкуса.

Суперинтендант испытал щемящее, почти личное чувство потери, сознавая, что Кэткарт умер и больше не сможет создавать свои шедевры.

Леди Джарвис наблюдала за ним с явным любопытством.

Что ему лучше сказать ей? Правду? Это будет неделикатно, да и бесполезно. Могли ли они с Кэткартом быть любовниками? Его убийство определенно порождено какой-то страстью… Томас вновь повернулся к портрету. Нет, такую фотографию не мог сделать влюбленный в свою модель мужчина. Восприятие слишком резко, сочувствие обезличено.

– Замечательно, – тактично заметил полицейский. – Портрет уникален в своем роде и очень красив. Чувствуется взгляд гениального мастера.

Лицо женщины озарилось радостным светом. Она уже собиралась ответить что-то, когда до них донесся стук закрывшейся входной двери, а затем шаги в коридоре. Дверь за их спинами открылась, и оба машинально повернулись.

На пороге стоял худощавый, среднего роста мужчина, и в данный момент его приятное, довольно дружелюбное лицо отражало сильную тревогу.

– Что-то случилось? – спросил он, переводя взгляд с жены на Питта. – Дворецкий сказал мне, что вы из полиции. Это верно?

– Да, сэр, – ответил суперинтендант. – Я пришел сюда в связи со смертью Делберта Кэткарта.

– Кэткарта? – На лице Джарвиса не отразилось никаких эмоций.

Определенно этот человек не испытывал чувства вины или смятения и никакого гнева – он даже не понимал, о ком идет речь.

– Кто такой этот Кэткарт? – спросил он удивленно.

– Фотограф, – произнесла леди Джарвис.

– Ах! – Одно это слово все прояснило. – Он умер? Жаль, – Джарвис печально покачал головой, – талантливый парень. И такой молодой… Чем же мы можем помочь вам? – Его лицо вновь омрачилось. Он явно ничего не понимал.

– Его убили, – прямо сказал Питт.

– Что?! Боже милостивый! Как? Зачем кому-то убивать фотографа? – Хозяин дома недоуменно покачал головой. – А вы уверены?

– Вне всяких сомнений.

Полицейский не знал, стоит ли утомлять супругов подробностями преступления. Он впервые видел человека, выглядевшего настолько невиновным. Однако если он ничего не скажет, то у него останется слабое покалывающее недовольство тем, что он не выяснил всех возможных обстоятельств дела.

– Вы, случайно, не видели его в прошлый вторник? – спросил суперинтендант.

– Вторник?.. Нет, боюсь, что не видел. Я торчал в своем клубе. И к сожалению, засиделся там допоздна. Увлекся игрой в… в общем, мы поиграли. – Джарвис открыто взглянул на Питта. – Так увлеклись, знаете ли, что когда вдруг опомнились, то обнаружили, что идет уже третий час ночи. С Фредди Барбером. Он чертовски везуч. Но я определенно не видел там Кэткарта. На самом деле он не вхож в наш клуб. Это старый клуб. Излишне привередливый в плане членства, возможно.

– Понятно. Благодарю вас, – кивнул Томас.

– Не за что. Сожалею, что не могу быть вам полезным.

Питт еще раз выразил благодарность и откланялся. Эти сведения будет очень легко проверить, если потребуется, но сам он не сомневался, что для убийства Кэткарта у Джарвиса не было ни мотива, ни силы страсти.

День клонился к закату, и суперинтендант с удовольствием вернулся домой, отложив посещение очередных клиентов из списка до завтра. Он устал и, кроме того, не думал, что узнает у них нечто ценное, а дома его могло ждать очередное письмо из Парижа.

Он открыл дверь, стараясь не ждать слишком многого, подавляя свои надежды на тот случай, если они не оправдаются. Ведь последнее письмо пришло всего два дня назад. А Шарлотта развлекалась в незнакомом и интересном городе. Пусть наслаждается в полной мере! Для писем домой у нее совсем мало времени, тем более что она наверняка обо всем ему расскажет, когда вернется.

Томас опустил глаза. Да, надежды оправдались! Он узнал бы ее стремительный почерк почти не глядя. Радостно ухмыльнувшись, Питт поднял конверт, сразу же вскрыл его, захлопнув ногой дверь за собой, и углубился в чтение.

Мой любимый и дорогой Томас.

Я чудесно провожу время. Прогулки по Булонскому лесу поистине прекрасны, все здесь пронизано безупречным стилем и потрясающим французским вкусом. Видел бы ты их наряды!..

Дальше Шарлотта пустилась в описание особо поразивших ее туалетов.

…что вновь привело меня в «Мулен Руж» , – продолжила она затем. – Там все еще упорно шепчутся, распространяя ужасные слухи. Частенько захаживает туда один художник, Анри Тулуз-Лотрек. Он сидит за одним из столиков и делает наброски обитательниц кабаре. Он похож на карлика, понимаешь… по крайней мере, ноги его, видимо, уже никогда не вырастут, и поэтому он поразительно маленького роста. Номера, исполняемые здешними танцовщицами, откровенно вульгарны и возбуждающи. Музыкальное сопровождение великолепно, костюмы шокируют, и к тому же, как мне говорили, никто из исполнительниц не носит нижнего белья, даже если им приходится закидывать ноги выше головы. Именно поэтому Джек так усиленно отговаривал нас от похода в это заведение. Ни одна приличная женщина не станет даже упоминать о нем. (Конечно, мы поступили наоборот! Могло ли быть иначе? Мы просто не обсуждали это в присутствии джентльменов… и они поступали точно так же. Разве это не глупые предрассудки? Нам лишь хотелось развлечься, не более того. Чем меньше нас волнуют какие-то ничтожные представления, тем более сложными становятся правила этикета.) Хотя, верно, там можно создать или потерять известную репутацию.

Я так часто вспоминаю о тебе, беспокоюсь, как тебе живется там без меня, как Грейси управляется на побережье и нравится ли там детям. Им так хотелось поехать к морю! Надеюсь, что этот отдых оправдает все их мечты. Мое путешествие уже оправдало себя во всех отношениях. В первую очередь потому, что я с удовольствием поеду домой, когда придет пора возвращаться.

И вот я сижу в конце своего длиннющего дня и думаю, как там у тебя продвигается расследование дела с тем покойником в плоскодонке. По-моему, в любом городе есть какие-то свои преступления и скандалы. Здесь все обсуждают тот случай, что я упоминала в прошлом письме, – о молодом джентльмене, обвиняемом в убийстве, хотя он клянется, что у него есть алиби и поэтому он никак не может быть виновен. Проблема его алиби, однако, в том, что во время убийства он находился в «Мулен Руж» – как раз тогда, когда Ла Гулю [14] , танцовщица с дурной репутацией, отплясывала канкан. Никто не желает подтверждать, что видел его там, поскольку парижане из высшего общества не смеют признаться, что сами там присутствовали. Полагаю, что большинство людей понимают это, но одно дело понимать, и совсем другое – признаться публично. После этого мы, светские дамы, уже не сможем прикрываться неведением, а если мы все узн а ем, нам придется откликнуться с подобающим возмущением. Понятно, что одобрить этого мы не можем, поэтому, естественно, придется возмутиться. Интересно, много ли в жизни бывает подобных ситуаций? Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался со мною – тогда мы могли бы поделиться своими мыслями. Здесь нет никого, с кем я могла бы поговорить откровенно или кто мог бы быть так же откровенен со мной.