Энн Перри - Улица Полумесяца

Дорогой Томас, мне очень не хватает тебя. Так много надо будет рассказать тебе, когда я доберусь до дома… Надеюсь, что жизнь в Лондоне не слишком тебя выматывает. Стоит ли мне пожелать тебе интересного дела? Или лучше не искушать судьбу?

В любом случае я желаю тебе всего наилучшего. Живи и радуйся… но и скучай по мне! Скоро уже увидимся.

Твоя верная и любящая

Суперинтендант сложил последний листок и, все еще улыбаясь и не выпуская письмо из рук, прошел по коридору на кухню. Должно быть, Шарлотта допоздна засиделась за написанием этой весточки. Он скучал по ней ужасно, но было бы глупо, вероятно, откровенно признаваться ей во всем. А в каком-то смысле Томас радовался тому, что она уехала. Именно ее отсутствие помогло понять, как она дорога ему. Да, жить пока приходилось в полном безмолвия доме, но в уме он мог слышать ее голос.

Иногда в разлуке высказываются более глубокие чувства, о которых никто не заговаривает в обыденной, отягченной разными заботами жизни. А с недавнего времени жизнь супругов Питт шла, конечно, именно так.

Положив письмо на стол, Томас затопил плиту и поставил греть воду, чтобы заварить себе чай. Арчи и Ангус, урча, крутились вокруг его ног, оставляя волоски разномастной шерсти у него на брюках. Поболтав для разнообразия с котами, он щедро покормил их.

Томас не стал утомлять себя общением с Телманом до визита к лорду Килгуру, очередному клиенту Кэткарта.

– Да! Да… читал в газетах, – заявил Килгур, стоя в залитой солнечным светом великолепной гостиной своего дома на Итон-сквер.

Это был статный, красивый мужчина, высокий и исключительно стройный, с тонкими чертами, орлиным профилем и прекрасными усами. Его узкое благородное лицо не наводило на мысль о сильной, волевой натуре, однако мимические морщинки свидетельствовали о насмешливом отношении к жизни, и в светло-голубых глазах светился живой ум.

– Там сообщили, что это случилось дней пять или шесть тому назад. Что же полезного я могу сообщить вам? Он сделал мою фотографию. Удивительно талантливый художник с фотокамерой! А вы не думали, что это могло быть профессиональное соперничество? – Легкая улыбка озарила на мгновение лицо лорда.

– Вы полагаете, что такое возможно? – спросил Питт.

Брови Килгура резко поднялись.

– Я никогда не слышал, чтобы фотографы убивали друг друга из-за того, что коллега превосходит их талантом. Хотя это, разумеется, могло бы избавить их от конкурента… Видимо, теперь, пожелав заказать портрет, человек вынужден будет обратиться к Хэмптону, или Уиндрашу, или к какому-то другому известному фотографу. Но, безусловно, им не превзойти беднягу Кэткарта.

– Неужели он считался лучшим? – Суперинтенданту стало интересно, каково мнение его собеседника.

– О, бесспорно, – без колебаний ответил тот. – Кэткарт обладал мастерским чутьем, умел подчеркнуть индивидуальность… – Лорд пожал плечами, и его лицо вновь обрело шутливое выражение. – И безусловно, умел представить человека в наиболее приятном ему свете, даже если сам клиент того не сознавал. Он видел скрытую сущность. Не всегда лестную, конечно. – Он вновь насмешливо глянул на Питта, оценивая, насколько его поняли.

Томас понял его отлично, вспомнив портрет леди Джарвис, сделанный Кэткартом. И позволил Килгуру заметить это.

– Вы желали бы увидеть, как он запечатлел меня? – сверкнув глазами, спросил хозяин дома.

– С большим удовольствием, – ответил Питт.

Килгур предложил ему проследовать за ним из гостиной в кабинет, распахнул дверь и пригласил полицейского войти.

Суперинтендант мгновенно понял, почему эту фотографию повесили именно там, а не в одной из приемных или гостиных. Превосходный портрет производил тем не менее слишком острое впечатление, допускающее язвительные толкования. Килгур предстал на нем в карнавальном, если можно так выразиться, костюме. Кэткарт запечатлел его в церемонном парадном облачении австрийского императора, видимо, копируя отчасти один из императорских портретов середины века [15]. Великолепный, пышно украшенный мундир практически затмевал тонкое, бледное лицо, а справа от него, на столе, чуть в глубине, поблескивала корона. Одной стороной она ненадежно опиралась на раскрытую книгу, словно могла вот-вот соскользнуть на пол. На стене за его спиной в большом зеркале маячило расплывчатое отражение «императора» и части комнаты, явленной лишь затейливой игрой светотени. Все носило отпечаток странной иллюзорности, словно его окружал неведомый мир. Сам Килгур смотрел прямо в камеру проницательным и ясным взглядом, с полуулыбкой на губах, словно точно понимал, что должно отразиться на портрете, и мог бы как посмеяться, так и огорчиться по этому поводу. Качество фотографии было великолепным, а с точки зрения законов жанра портрета она представляла собой шедевр. Описание ее было бы как неуместным, так и излишним.

– Да, вполне очевидно, – тихо произнес Питт, – такой художник способен пробудить пылкие чувства.

– О, более чем способен, – согласился Килгур. – Я мог бы назвать вам с полдюжины других портретов, сделанных так же мастерски прекрасно. Некоторые из клиентов испытали глубокое волнение, но, с другой стороны, даже не испытав его, они не стали бы причинять ему вред. По-моему, это само собой разумеется, не так ли? Только порочно изображенные персонажи могли бы задумать убить его за такие откровения, а не герои его очаровательных или смелых, забавных или добрых портретов.

Томас улыбнулся.

– А как насчет конкурентов? – спросил он.

– Ах, не сомневаюсь, что они ненавидели его. – Лорд вышел из кабинета в коридор и закрыл дверь. – Я держу этот портрет в рабочем кабинете. У меня достаточно чувства юмора, и когда меня начинает преследовать мания величия, он является отличным целительным напоминанием. А моей жене он нравится, потому что она не понимает моих недостатков и не слишком проницательна, чтобы понять то, что отразил Кэткарт. А вот сестра моя сразу все поняла и посоветовала мне не выставлять его на всеобщее обозрение. – Мужчина огорченно пожал плечами. – Как будто я сам этого не понимаю! Но с другой стороны, что еще можно ожидать от старшей сестры?

Они вернулись в гостиную и еще немного побеседовали. В итоге Питт разжился несколькими новыми именами как клиентов, так и конкурентов Кэткарта.

Остаток дня он провел, нанося им визиты, но не выяснил ничего, что обогатило бы его знания о жизни гениального фотографа.

Утром Телман зашел к Питту домой, и за чашкой чая на кухне они обсудили ход расследования.

– Ничего существенного, – уныло произнес инспектор.

Он беспокойно поглядывал на дверь, словно ожидал, что в любой момент в нее может войти Грейси. Но вместо нее из коридора прибежал рыжий с темными отметинами кот Арчи. Он с надеждой взглянул на хозяина и, осознав, что никто не хочет его ничем угостить, вернулся к бельевой корзине и опять запрыгнул в нее. Там кот уютно свернулся, слегка накрыв хвостом уже спящего на белье братца, и тоже уснул.