Мариша Пессл - Ночное кино

– Кровь? – спросил я.

– Трудно сказать. Если да, то давняя. Минимум десять лет. Хранили в сухом помещении – иначе хлопок распался бы. Или там есть неорганические волокна. Но судя по виду – кровь. Затвердело. Другие вещества такую ригидность не вызвали бы.

– А кости?

Она вынула их из пакета, взвесила на ладони.

– Понятия не имею. Отдам антропологу, пусть посмотрит.

– Это может быть детская ступня?

– Человеческая ступня длинная и узкая, вес приходится главным образом на пятку. Нечеловеческая ступня шире, вес на пальцы. Но чем моложе кости, тем сложнее определить – они же еще не развились. Младенческая грудная клетка смахивает на ребра небольшого зверя даже на макроструктурном уровне. А детские кости черепа нередко напоминают черепаший панцирь.

Больше она ничего не прибавила – отложила пакет и, не сводя с меня глаз, хлебнула кофе.

– Кстати, из-за этого суицида, который тебя так увлек, у нас кой-какие головы летят.

Из-за Сандры.

– Чьи головы?

– Помнишь, адвокат пытался запретить вскрытие, потому что иудаизм запрещает осквернение тела? Так вот, судмедэксперт имеет право настоять. И он собирался. Только ее тело среди ночи пропало. И по той же причине не хватает фотографий. Кто-то кому-то заплатил.

– Каких фотографий? – растерялся я.

– Я же говорила. В досье недостает снимков. Они нигде не зарегистрированы. В участке роют землю копытом, разбираются, что произошло. Бардак. И зуб даю, что ничего не найдут. Такие следы исчезают еще прежде, чем появились. У девчонки влиятельная семья.

Ах да – в досье нет фотографий Сандриного торса, спереди и сзади.

– Этот наш разговор на днях, – после паузы сказал я, – про ювенальную юстицию. Связь была так себе…

– Нет документальных подтверждений, что в доме кто-то живет. И никаких признаков жильцов.

– А кто владелец?

– Зарегистрировано на юрлицо. Китайское какое-то. У меня в записях есть. Позвоню скажу. И еще гляну потихоньку, что тут такое, – она взяла со стола пакеты, прожгла меня взглядом, – хотя на самом деле надо бы тебя задержать за то, что от тебя один геморрой. На обработку уйдет месяц минимум. Лаборатория зашивается. Даже не думай опять сюда приходить. И кстати, выглядишь ты фигово.

С этими словами она унесла пакеты.

– Спасибо, – сказал я ей вслед.

– Ты бы руку врачу-то показал, – крикнула она откуда-то из глубин дома. – У тебя там застряло что-то, стафилококковую инфекцию заработаешь.

Лишь взглянув на правую ладонь, я сообразил, о чем речь. Шерон права. Отек и краснота разрослись. Я думал, там запеклась грязь, но в действительности глубоко под ногтем большого пальца застряла заноза. От этого зрелища накатила паранойя. Люди в черных плащах – они что, пометили меня? Наложили новое проклятие? Может, это отравленный дротик? Ржавый гвоздь, носитель столбняка?

Пора домой.

– Как мне тебя отблагодарить? – спросил я спустя минуту, сообразив, что Шерон, чем-то увлекшись, в гостиную не возвращается. – Подарить тебе новую немецкую овчарку, яхту, остров на юге Тихого океана?

– Выметайся отсюда! – крикнула она.

На Манхэттене я заехал в травмпункт на Тринадцатой. Приемная была набита битком, и врач принял меня спустя часа три. Я объяснил, что вернулся из похода.

– Я так и понял, – весело отвечал он, задергивая занавеску. Жизнерадостный и бодрый говорливый юнец, передознувшийся кофеином; к подолу белого халата приклеился кусок скотча. – У вас контактный дерматит. Ходили в основном в густом лесу? Судя по всему, повстречали там какой-то аллерген.

Я хотел было уточнить, что был в Адирондаке, но – вот болван – сообразил, что этим все не исчерпывается. А как же бассейн? Может, там месяцами разлагался какой-нибудь звериный труп. А семейная оранжерея Райнхартов?

– Что там росло, в этой оранжерее? – спросил врач, когда я в общих чертах кое-что изложил.

– Я не все помню. Одно растение называлось «дурье зелье».

– «Дурье зелье», – повторил врач, склонив голову набок. Думал он при этом, похоже: «И что, вы с воплями не слиняли оттуда подобру-поздорову?»

– И я чем-то укололся. Заноза. Воспалилась.

Я показал. Вскоре медсестра уже промывала мне руку водой и антисептиком, а врач, вооружившись скальпелем и длинным пинцетом, резал ладонь. Потек белесый гной; врач что-то выдернул из пальца. Увидев, что это, я от ужаса онемел; врач, впрочем, невозмутимо кинул занозу на стальной стол.

– Ничего себе прогулялись, – улыбнулся он. – Пожалуй, в следующий раз лучше на пляж.

На столе лежал черный шип какого-то растения, однако я сперва решил, что это острый двухдюймовый ноготь, кривой и гнутый.

На Перри-стрит я вернулся в пятом часу. Предвкушал, как поговорю с Норой, расскажу ей про Шерон, продемонстрирую черный шип. И мы вернемся к работе. Но едва я переступил порог, наверху раздался странный грохот.

Я вбежал в спальню Сэм, – кажется, весь гардероб Моэ Гулазара, а может, и Моэ Гулазар лично взорвались там и разметались по ковру. Повсюду валялись золотистые легинсы в блестках, шелковые блузки, полосатые галстуки и еще норковая накидка (страдающая чесоткой). Нора в черных джодпурах и рубашке под смокинг, засучив рукава, паковала одежду. Иисус и Джуди Гарленд уже покинули стену.

– Что у тебя тут такое? – спросил я.

Она глянула через плечо и отвернулась, сложила лиловые шорты и запихала в сумку «Дуэйн Рид».

– Я уезжаю.

– Что?

– Уезжаю. Нашла прекрасную субаренду.

– Когда?

– Только что. Я больше на тебя не работаю.

– Так. Во-первых, в Нью-Йорке нельзя «только что» найти прекрасную субаренду. На это уходят месяцы. Иногда годы.

– А я нашла.

– И откуда же взялась эта прекрасная субаренда? Архангел Гавриил подарил?

– «Крейглист».

– Так. Давай я объясню. «Крейглистом» обычно пользуются проститутки, маньяки-убийцы и массажисты, с которыми в конце познаёшь неземное счастье.

– Я уже проверила.

– Когда?

– Утром. Огромная комната, боковая, таунхаус в Ист-Виллидж, с эркером. Света – море. Всего пятьсот в месяц и ванная одна на двоих с очень клевой старой хиппушкой.

Я набрал в грудь побольше воздуху:

– Давай я тебе расскажу про клевых старых хиппушек из Ист-Виллидж. Они психованные. Они изучают карты Таро и едят сою. Иногда едят Таро и изучают сою. Большинство не покидали этот островок с тех пор, как президентом был Никсон, и под ногтями у них произрастают вполне отчетливые виды флоры. Ты уж мне поверь.

– Мы только что с ней пообедали. Она суперская.

– «Суперская»?

Нора кивнула:

– Выращивает органические помидоры.

– И удобряет их трупами своих тридцати кошек.

– Много лет работала ассистенткой фотографа Аведона. [107]