Джулия Берри - Вся правда во мне

Порох.

А что, если они не вытащили порох из подвала?

Они должны были вытащить его. Должны. Или сейчас все взлетит на воздух. Как корабли переселенцев. Нет, они же обыскивали дом, наверняка нашли и порох. Зачем им было искать арсенал, для того, чтобы сжечь?

Фантом подошла ко мне и задышала в ухо.

Я тщетно искала способ тебя спасти. Но как, если все уже настороже?

Я попыталась залезть в седло. Она нагнула шею, и я, наступив на растущую невысоко от земли ветку дерева, вскарабкалась ей на спину.

Я не смогу спасти тебя этой ночью. Я оставлю тебя им.

Я похлопала Фантом по шее. Вези меня домой, девочка, подумала я. Ей не нужно было слышать мои слова. Повернувшись к горящему дому, она втянула ноздрями воздух и пошла в противоположном направлении к щели в скале. Я запустила пальцы в гриву и прижалась к ее шее.

Слава богу, что мне было не видно, как она взбирается по почти отвесному склону. Но она смогла. Она вывезла меня из долины к той части реки, которую я в темноте даже не узнала. Ни на мгновение не остановившись, она вошла в воду. Ноги и юбка тут же промокли. Она уверенно прошла по скользким камням, даже не замочив живота. На противоположном берегу лошадь отряхнулась и повезла меня через лес к дороге, ведущей к городу от нашего дома. Она не останавливалась до тех пор, пока мы не дошли до хлева. Я спешилась и завела ее внутрь.

Ио довольно замычала.

Мне пришлось довольно долго ее растирать, чтобы она не простудилась после переправы через ледяную реку. У меня от холода болело все тело, но я все равно не уставала ее благодарить за то, что мне удалось избежать второго купания. Я подбросила Ио свежего сена и впустила Фантом к ней в стойло. Лошадь тут же привалилась к ее боку. Пусть сегодня они друг друга погреют.

Было все еще темно, но на небе уже появились первые светлые разводы. Я подошла к дому, и перед моими глазами вновь возникла картина горящего дома полковника. Это был уже мой дом, мое укрытие. Нет, теперь ты мое укрытие. Я должна тебя освободить.

Я положила руку на ручку двери и осторожно ее подняла.

Дверь оказалась заперта.

Я проверила еще раз.

В окне появилось мамино лицо.

Я поскреблась.

– Пожалуйста! Впусти меня!

– Ты здесь больше не живешь, – раздался мамин голос из-за добротной, сделанной еще папой двери.

Только не это. Не сейчас, когда моя одежда промокла и я дрожу от холода.

– Ненадолго, – умоляла я, – впусти меня в последний раз. Я никогда больше не вернусь.

– Иди к своему ухажеру, к которому ты бегаешь, посмотрим, впустит ли он тебя.

Холодная, мокрая, до смерти напуганная, отвергнутая матерью, которая меня родила. Это больше, чем я могу вынести. Глаза налились слезами, и я зарыдала.

– Мама, сжалься над дочерью, – закричала я и заколотила в дверь. – Мама, помоги мне!

Я слышала голос Даррелла, но слов различить не могла. Мама что-то сказала, и он замолчал.

Дом был темным и безмолвным. Здесь остались мои лучшие воспоминания о счастливых временах, проведенных с папой и мамой.

Я повернулась и пошла прочь.

Я попрощалась с отчим домом.

В последний раз я погладила Ио по голове и вывела Фантом на улицу. Она продемонстрировала мне, что недовольна, в хлеву ей было гораздо комфортнее. Она поплелась за мной к тебе в хлев, где мы и улеглись рядышком на сене.

Только теперь я вспомнила о твоем муле. Пусть сам найдет дорогу домой, помочь ему я уже не смогу.

Я проснулась от шума. В церкви непрерывно звонили колокола, так звонят только во время тревоги, созывая жителей на площадь. Переселенцы? Я потерла глаза и с удивлением осмотрелась.

Было уже позднее утро. Я проспала все домашние дела.

Колокола продолжали трезвонить.

Я в твоем хлеву, и рядом со мной, свернувшись калачиком, спит Джип.

Теперь я все вспомнила.

Я вскочила и тут же почувствовала, насколько избиты и слабы мои ноги. Мне даже пришлось схватиться рукой за перегородку стойла, пока я отряхивала от соломы порванное платье. В животе урчало. Фантом ткнулась в меня носом, требуя, чтобы я ее покормила. Овес для нее у тебя был. Не было никакой еды для меня, а дом ты запер.

Это из-за тебя звонили в колокола, «экспедиция» вернулась в город. Наверняка. Я должна пойти туда и убедиться во всем сама. Как всегда, я спрячусь в самом углу на задней скамье. Сейчас, когда все взбудоражены, на меня будут обращать внимание еще меньше, чем когда-либо.

Выйдя на дорогу, я увидела впереди маму в лучшем воскресном платье, Даррелла, опиравшегося на ее руку. Они шли медленно, но с достоинством. Даррелл не пошел сегодня в школу. Да он бы и не смог без помощи туда добраться. Я спряталась за кленом и подождала, пока они пройдут дальше.

– В прятки решила поиграть?

Я подпрыгнула. Это была Гуди Праетт. Мой испуг ее позабавил.

– Попала в переделку? Что с твоим платьем? И почему это тебе вздумалось прятаться от собственной матери?

Она взяла меня за локоть, и я, сама не знаю почему, пошла с ней в город.

– Не нужно много воображения, чтобы понять причину. Гуди Праетт все видит и все знает.

Она шла медленно, казалось, что мы придем уже после того, как все кончится.

– Гуди Праетт знает много того, чего пастору Фраю и доктору Бранду знать не следует, – она хрипло рассмеялась и зыркнула на меня блестящими черными глазками. – Ты попала в беду, девочка?

Она кивнула на платье.

Я была слишком измучена, чтобы что-то доказывать. Гуди, как и многие другие, была уверена в моей аморальности.

К церкви мы подошли последними. Гуди направилась в первые ряды, а я юркнула на свое место. Но сделать это незаметно мне не удалось. На меня, не отрываясь, смотрели пастор Фрай и еще несколько человек, принимавших участие в экспедиции. Они стояли рядом со священником, с ружьями в руках. Сегодня это помещение из церкви превратилось в зал суда.

Ты сидел, привязанный к стулу перед кафедрой. При дневном свете твоя одежда выглядела еще больше испачканной и рваной. Из потрескавшихся губ сочилась кровь, под глазом багровел огромный синяк. Ты уронил голову на грудь. Все смотрели на опозоренного героя и перешептывались. За исключением Марии. Она была бледна и молчалива и сидела рядом с Леоном.

Ты поднял голову, обвел взглядом собравшихся и увидел меня. Я здесь. С тобой.

Пастор Фрай постучал тростью о пол, как Моисей посохом по камню. В помещении стало тихо. Пять членов городского совета в длинных черных мантиях поднялись со своих мест и сели за стол на возвышении. В ярких лучах утреннего солнца, падающих сквозь южные окна церкви, они казались пришельцами из другого мира.

Гораций Брон повернул тебя вместе со стулом лицом к судьям и похлопал по щекам, заставив поднять голову и посмотреть на них.