Стивен Кинг - Страна радости

Потом этот мир дал мне хорошую жизнь, не стану этого отрицать, но иногда я все равно его ненавижу. Дик Чейни, этот апологет пытки водой, бессменный проповедник Церкви победы любой ценой, получил новенькое сердце, пока я писал эти строки… как вам это нравится? Он живет – другие умерли. Талантливые, как Кларенс Клеменс. Умные, как Стив Джобс. Достойные, как мой давний друг Том Кеннеди. Вообще к этому привыкаешь. Приходится. Как сказал поэт У.Х. Оден, смерть берет богачей, и веселых людей, и красавцев, чей член всех длинней. Но список Одена начинается не с них. Первым пунктом идут невинные дети.

Так что возвращаемся к Майку.

Восстановившись в колледже на весенний семестр, я снял убогую квартирку вне кампуса. Как-то холодным вечером в конце марта, когда я готовил стир-фрай для себя и девушки, от которой был почти без ума, зазвонил телефон. Я ответил привычной шуткой:

– Гостиница «Полынь», Девин Джонс, хозяин.

– Девин? Это Энни Росс.

– Энни! Как приятно тебя слышать! Секундочку, я приглушу радио.

Дженнифер – девушка, от которой я был почти без ума, – одарила меня вопросительным взглядом. Я подмигнул ей. Улыбнулся, взял трубку.

– Я приеду на третий день весенних каникул, и ты можешь сказать ему, что это точно. Билет возьму на следующей не…

– Дев. Остановись. Остановись.

Я уловил печаль в ее голосе, и охватившая меня радость сменилась предчувствием беды. Я прислонился лбом к стене и закрыл глаза. Но куда больше мне хотелось заткнуть ухо, к которому я прижимал трубку.

– Майк умер вчера вечером, Дев. Он… – Голос поплыл, потом окреп. – Позавчера у него поднялась температура, и врач сказал, что его лучше отвезти в больницу. Для подстраховки, по его словам. Вчера ему явно стало лучше. Он почти не кашлял. Сидел, смотрел телевизор. Говорил о каком-то баскетбольном турнире. Потом… вечером… – Она замолчала. Я слышал ее прерывистое дыхание: она пыталась взять себя в руки. Я тоже пытался, но не смог: из глаз потекли слезы. Теплые. Почти горячие.

– Все произошло так внезапно, – продолжила она и добавила совсем тихо, я едва расслышал: – У меня разорвалось сердце.

Рука легла на мое плечо. Дженнифер. Я накрыл ее своей. Задался вопросом, кто в Чикаго сейчас положил руку на плечо Энни.

– Отец с тобой?

– Проповедует. В Мемфисе. Приедет завтра.

– Братья?

– Джордж здесь. Фил прилетит сегодня последним рейсом из Майами. Мы с Джорджем в этом… месте. Где они… Не могу на это смотреть. Пусть даже он этого хотел. – Она плакала навзрыд. Я понятия не имел, о чем она говорила.

– Энни, что я могу сделать? Только скажи. Что угодно.

Она сказала.

Давайте закончим эту историю солнечным апрельским днем 1974 года. Давайте закончим ее на короткой полоске северокаролинского пляжа между городом Хэвенс-Бэй и «Страной радости», парком развлечений, который закроется двумя годами позже: большие парки в конце концов потопят его, несмотря на все усилия Фреда Дина и Бренды Рафферти удержать «Страну радости» на плаву. Давайте закончим ее красивой женщиной в линялых джинсах и молодым человеком в толстовке Университета Нью-Хэмпшира. Молодой человек что-то держит в руке. На дощатой дорожке, у самого края, лежит, устроив морду на лапе, джек-рассел-терьер, который, похоже, растерял былой задор. На столике для пикника, где женщина когда-то подавала фруктовый смузи, стоит керамическая урна. Она напоминает вазу без букета. Мы заканчиваем не совсем там, где начинали, но достаточно близко.

Достаточно.

– Я снова поругалась с отцом, – сообщила мне Энни, – только теперь нет внука, чтобы связать нас. Вернувшись из Мемфиса и узнав, что я его кремировала, он пришел в ярость. – Слабая улыбка. – Если бы он не остался на последнее чертово оживление, возможно, сумел бы меня отговорить. Скорее всего сумел бы.

– Но Майк этого хотел.

– Странное желание для ребенка, да? Но это правда, он выразился совершенно ясно. И мы оба знаем почему.

Да. Мы знали. Последнее хорошее мгновение всегда приходит, и когда ты видишь, как наползает тьма, хватаешься за то, что было ярким и добрым. Хватаешься изо всех сил, пока живой.

– Ты предлагала отцу?..

– Приехать? Если на то пошло, да. Майк бы одобрил. Папуля отказался участвовать в, как он это назвал, «языческой церемонии». И я рада. – Она взяла меня за руку. – Это наша церемония, Дев. Потому что мы видели, как он радовался.

Я поднес ее руку к губам, поцеловал, пожал, отпустил.

– Он тоже спас мне жизнь, как и ты. Если бы он не разбудил тебя… если бы даже промедлил…

– Я знаю.

– Без Майка Эдди ничего бы не смог для меня сделать. Я не вижу и не слышу призраков. Майк был медиумом.

– Это трудно, – вздохнула она. – Просто… так трудно отпустить его. Даже то малое, что от него осталось.

– Ты действительно хочешь через это пройти?

– Да. Пока еще могу.

Она взяла урну со столика. Майло поднял голову, проводил урну взглядом, вновь положил морду на лапу. Не знаю, понимал ли он, что в урне останки Майка, но он знал, что Майка больше нет, знал это чертовски хорошо.

Я повернул воздушного змея с лицом Иисуса обратной стороной к Энни. Там был приклеен липкой лентой конверт, в который помещалось с полчашки мельчайшего серого пепла. Поднял клапан и держал, пока Энни высыпала пепел. Когда конверт наполнился, она поставила урну на песок и протянула ко мне руки. Я дал ей катушку с леером и повернулся лицом к «Стране радости», где чернело на фоне синего неба «Каролинское колесо».

«Я лечу!» – воскликнул он в тот день, подняв руки над головой. Тогда его не удерживали никакие ортезы. Не могли удержать его они и теперь. Я уверен, Майк был гораздо мудрее своего одержимого Христом дедушки. Возможно, мудрее всех нас. Существовал ли на свете хоть один ребенок-инвалид, который не хотел бы взлететь, пусть лишь однажды?

Я посмотрел на Энни. Она кивнула, показывая, что готова. Я поднял воздушного змея и отпустил его. Он тут же взмыл, поймав свежий, холодный бриз. Мы проводили его взглядами.

– Ты… – Она протянула ко мне руки. – Это твое, Дев. Он так сказал.

Я взял катушку, чувствуя, как змей тянет леер. Словно живой, он парил над нами, покачиваясь в синеве. Энни подняла урну и пошла вниз по склону. Я думаю, что она развеяла прах у кромки воды, но сам этого не видел, потому что не сводил глаз с воздушного змея и в какой-то момент заметил, как тонкое облачко пепла вырвалось на волю и бриз подхватил его, унося в небо. Я не мешал лееру разматываться. Наблюдал, как ничем не сдерживаемый змей поднимается все выше и выше. Майк хотел бы увидеть, как высоко он поднимется, прежде чем исчезнуть, и я тоже.

Я тоже хотел это увидеть.

24 августа 2012 года