Array Сборник - Джентльмены против игроков

– Судья Прист, вы знаете, что приключилось? – Дейв был очень взволнован. – Как же! Бивера Янси на кусочки порезал один из тех макаронников, что приехали сюда строить новую ветку железной дороги, – вот что приключилось! Совсем недавно стряслось. Там, где обитают эти самые итальяшки. Бив, он, должно быть, сказал одному чего-то поперек, а тот выхватил нож и порезал Бива на ленточки.

На самом деле, чтобы сообщить свои новости, невысокому мистеру Бауму понадобилось гораздо меньше времени, чем мне, чтобы их расшифровать, или вам, чтобы прочесть. В спешке он перемешивал слоги в кашу. Дэн Сэтлл вовремя присоединился к ним и, уловив последние слова, сложил всю историю воедино:

– Бедного старину Бивера отправили в кабинет доктора Лейка. Я только что оттуда, целая толпа там собралась, чтобы услышать, как он нас покинет. Никто не верит, что он долго протянет. Того, кто его порезал, пока не поймали. Но страсти уже кипят.

– Вот что творит железная дорога, когда везет сюда всех этих иностранцев, – с горечью произнес мистер Баум, который сам был родом из Баварии. – Судья, как, по-вашему, следует поступить в этом деле?

– Что ж, сынок, – сказал судья Прист, – начнем с того, что будь я на твоем месте, то сбегал бы в свой магазин и надел бы шляпу, пока не простудился. Будь я на месте начальника городской полиции, то нашел бы виновного и запер его понадежнее и покрепче. А будь я на месте всех остальных, то не порол бы горячку, пока не выслушал обе стороны. Почти в каждом случае есть две стороны, а порой случаются и три, и четыре. Я думаю, в январе соберется новое большое жюри, и не удивлюсь, если они тщательно изучат это дело. Обычно именно так они и поступают. Хотя для Бивера Янси все это очень печально! – добавил судья. – Я, конечно, верю, что он выкарабкается. Сумеет, он же здоровяк. Единственное утешение – семьи у него нет. Так ведь?

И оставив с этим своих собеседников, судья Прист прошел дальше по заснеженной улице и свернул к двери мистера Соула. Там он провел большую часть дня: за чтением луисвиллской газеты; за долгой партией в шашки со сквайром Раунтри, как было давно между ними заведено; за звонками помощнику по поводу вечерней встречи гарнизона Гидеона К. Айронса; за тушеными устрицами, съеденными в полдень, принесенными чернокожим посыльным из закусочной Шерилл, что располагалась через две двери от аптеки; то за одним делом, то за другим. А поэтому упустил шанс понаблюдать, как росло и крепло общественное негодование.

Оказалось, у Бивера Янси куда больше друзей, чем предположил бы любой беспристрастный наблюдатель. В основном друзей того сорта, что ни при каких обстоятельствах не одолжили бы ему и пятидесяти центов, но с готовностью пролили бы ради него чью-нибудь кровь.

День быстро пролетал, и снег, таявший под лучами солнца, начал стекать с карнизов и превращаться в уличную слякоть. И с той же удивительной и зловещей скоростью крепло стойкое предубеждение против иностранных поденных рабочих. Но если бы сплетники притормозили ненадолго и кое-что обдумали, они бы увидели в прибытии иммигрантов лишь одну из перемен, которые происходили в нашей глуши, – тех самых перемен, что шли годами, тех самых перемен, что неизбежно будут продолжаться и много лет спустя.

Возьмем, к примеру, Легал-роу – короткую улочку, где в невысоких кирпичных зданиях арендовали офисы все адвокаты и некоторые врачи. Лето за летом арендаторы просиживали долгие дни на тростниковых стульях, поставленных у стены, и обменивались слухами в ожидании собачьей драки или разрезания арбуза, которые развеяли бы монотонность скуки. Но той Легал-роу уже не существовало, и адвокаты не сидели больше на улицах, им это не пристало. В основном они расположились на верхних этажах небоскреба Плантаторского банка. Возможно, жители восточной части страны не посчитали бы его небоскребом, но в нашем краю бескрайних и приветливых небес постройка в восемь ярусов, украшенная причудливым карнизом, весьма внушительно возвышается над двух-, трех- и четырехэтажными зданиями.

Тележный двор Кеттлера, где по ночам фермеры хранили свой табак, а сами спали на сене в стойлах, завернувшись в домотканые одеяла, превратился в гараж и теперь пах бензином, маслом и финансовыми сделками. На месте старого деревянного рынка стоял каменный. Из семиквартального Грейт Уайт Вэй сделали деловой район, почти такой же ослепительный, как наступающий после ночи день, – почти, но еще не совсем. Поговаривали о создании административного центра с площадью и фонтаном. Поговаривали о попытке ввести наемную форму городского управления. Поговаривали о принятии девиза города, об открытии автомобильного и загородного клуба. А теперь вот и строительством вместо черных рабочих занимались белые.

Когда после множества напрасных обещаний руководство железной дороги «П.А & О.В» все-таки взялось за новую ветку, их подрядчики начинали с чернокожими рабочими. Но бригадиры – как и финансы – прибыли с севера, они не понимали чернокожих, а те не понимали их, из-за этого возникали проблемы. Когда бригадиры общались с рабочими панибратски, те слонялись без дела; когда же, наоборот, грубыми понуканиями подгоняли артель, она становилась угрюмой и наглой.

Существовала золотая середина, но загнанным в тупик белым не удавалось ее отыскать. Рожденный на юге надсмотрщик или помощник капитана парохода мог бы изводить бригады громкой руганью, угрозами изувечить и убить, а ему бы в ответ весело скалились, продолжая копать и разгребать. Но едва мастер-учетчик из Чикаго по имени Флаэрти помахал веснушчатым кулаком перед носом Динка Бейли – цветного, которому он накануне проставился в винном погребке, – как вышеупомянутый Динк Бейли попытался порезать того бритвой и весьма продвинулся в своей затее, учитывая то, как быстро его прервали.

Висевшие на носу сроки подгоняли и сильно донимали подрядчиков, в то время как пятьсот черных, коричневых и желтых мужчин бросали свои инструменты в шесть часов вечера субботы, а утром в понедельник только жалкие две сотни из них отзывались на звук рабочего свистка. Остальные возвращались во вторник, среду или даже четверг, в зависимости от того, на сколько им удавалось растянуть свое жалование.

– На кой мне работать-то, миста? У меня аж два доллара осталось. Вот потрачу, так и приходите, может, и поговорим о делах.

Это заявление, сделанное прогуливающим землекопом любопытствующему бригадиру, отражало довольно типичную точку зрения рабочих. И в измученной душе приезжего подрядчика возникал столь же типичный крик возмущенного «капитала»:

– Чтобы заставить работать одного чернокожего, требуется двое белых, но ведь и тогда он не будет! Прежде я не был сторонником Юга, но теперь стану, будьте уверены!