Кэрол Дуглас - Новый скандал в Богемии

Казанова пронзительно закричал, забормотал что-то бессмысленное и взлетел над жердочкой, хлопая крыльями.

– Когда ты сталкиваешься с неприятностями, то ведешь себя точно так же, – заметила я.

– Именно поэтому я сейчас так волнуюсь! – парировала она. Она взяла еще один аккорд, не такой резкий, и заиграла плавное арпеджио, забегав пальцами по клавиатуре. – Напускать таинственность – совсем не в духе Годфри, – добавила она задумчиво.

– Ботинок, – сказала я.

Подруга посмотрела на меня непонимающим взглядом.

– Ботинок жмет.

Раздался еще один сердитый аккорд. Казанова испуганно закудахтал.

– Я надела его не на ту ногу, – пояснила я, развязывая шнурки.

– Раз уж ты несешь чепуху, ты хотя бы могла произнести сразу всю фразу, без пауз.

Ирен повернулась на бархатной банкетке, безнадежно перекрутив юбки. Обычно при свете свечей она выглядела особенно красивой, но сейчас стало заметно, что ее лоб прорезали тревожные морщины.

– Не меньше служит тот высокой воле, кто лишь стоит и ждет [11], – покорно сказала я.

Ирен сжала зубы, но, несмотря на это – а может, и благодаря этому, – продолжала говорить с безупречной дикцией: сказывалась актерская выучка.

– Давай, Нелл, жди дальше, – процедила она. – Мы обе подождем. Так и будем сидеть здесь вечер за вечером в полном неведении. Ротшильды наверняка не хотели, чтобы мы… бездельничали в Париже целыми днями, пока Богемия горит огнем!

– Я уверена, что Годфри просто заблаговременно приводит дела в порядок. В суде он всегда был очень рациональным. Образец организованности.

– Политики не станут дожидаться, пока мы закончим бессмысленную бумажную волокиту! – негодовала Ирен. – И монстры вроде Голема тоже.

Камин ярко горел. Возле него спал Люцифер. Кот проснулся и зевнул, открыв розовую пасть с острыми, как шипы, белыми зубами, и тихо заворчал.

Ирен сжала кулаки и снова набросилась на клавиши рояля:

– Я нетерпелива, это правда. Однако я вынуждена подчиняться Годфри, ведь именно он общается с Ротшильдами, а не я.

– Быть шпионом – мужская работа, – спокойно заметила я.

– Ты плохо читала Библию, – парировала Ирен, показывая на пухлый том, который целиком занимал мой столик. – Юдифь в лагере Олоферна думала иначе.

Я сморщила нос:

– Это была бойня, а не шпионство. Не всем библейским сюжетам стоит подражать. Мы часто забываем, сколь чудовищной была жизнь в те времена.

– Сейчас она не менее чудовищна. – Ирен повернулась к роялю, расправив юбку. – А я чудовищно устала от безделья. Прежде чем Годфри закончит свою образцовую, но слишком уж медленную подготовку к поездке, в чем бы она ни заключалась, нам придется что-то придумать.

– Нам?

– Ты, как обычно, примешь на себя главный удар.

Я уставилась на подругу поверх пенсне, пытаясь воспроизвести самый строгий взгляд из своего гувернантского арсенала:

– Что от меня потребуется на сей раз?

– Только то, что ты и так искусно делаешь каждый день, – откликнулась Ирен беззаботным голосом, словно стараясь задобрить меня. Ее пальцы блуждали по клавишам.

– И что же это?

– Вышивать, – пояснила моя подруга, взглянув на меня украдкой через плечо.

От удивления я воткнула иголку в палец.

И вот на четвертом десятке лет меня переименовали в Агату (вряд ли Ирен могла придумать более отвратительное имя), а потом привели в переполненные мастерские модного дома Ворта, где я должна была заменить покойную и, очевидно, уже забытую Берту.

Мой французский был далеко не идеальным. И чтобы как-то оправдать мой акцент, Ирен представила меня англичанкой, дальней родней семьи Вортов. Роль бедной родственницы была для меня не в новинку, но вот умелой плетельщицей украшений я притворялась впервые.

– Не думаю, что задание окажется опасным, Нелл, – небрежно рассуждала Ирен накануне моего первого дня в доме Ворта. Мне было непонятно, как близкий друг может быть настолько равнодушным. – Разумеется, мы ничего не выясним об обстоятельствах смерти бедной девушки, если не разузнаем побольше о ее жизни и работе.

– Я думала, что ты и так регулярно бываешь у Ворта в последнее время.

– Мастерские – это особый мир, – возразила Ирен. – И что там происходит на самом деле, не увидим ни я, ни Ворты. Этот маскарад всего на несколько дней, – поспешила она утешить меня.

– Не сомневаюсь, что Годфри в самом скором времени закончит свои сложные приготовления к поездке! – горячо заверила я подругу.

– Будем надеяться, – откликнулась Ирен даже с б́ольшим жаром. – В последнее время он совсем меня не замечает, превратился в настоящего зануду. А ведь не зря говорят: мешай работу с бездельем, проживешь век с весельем.

С тем, что Ирен нынче невесело, я поспорить не могла. Но Годфри никогда не казался мне занудой. И даже когда он погружался в свои мысли, его рассеянность казалась мне очаровательной. Но я привыкла работать с ним, а с Ирен его связывали отношения иного характера. Так что, наверное, мне было просто не понять ее жалоб.

Что сказать о мастерских модного дома? Представьте себе целую стайку болтающих без умолку попугаев, с невероятной быстротой выстреливающих пулеметные очереди слов на самых разных диалектах французского. После этого Вавилонская башня и та покажется глотком свежего воздуха.

У парадного входа на рю де-ля-Пэ теснились кареты, в гостиных лениво бродили прекрасные дамы, а в дальних комнатах мы, белошвейки, трудились за длинными столами, и друг от друга нас отделяли лишь ткань и звон ножниц. Наши дни начинались с восходом солнца и заканчивались поздним вечером, когда за окном уже было темно. Изредка нам разрешалось выходить «по нужде». Девушкам полагался лишь ничтожный часовой перерыв на обед, а в действительности он длился и того меньше. К счастью, у меня за плечами уже был опыт работы за прилавком лондонского универмага Уитли. Однако мне лишь с изрядным трудом удалось приспособиться к многочасовой работе после недавних дней, полных безделья.

Все помещения мастерских насквозь пропитались запахом острого сыра; от работниц воняло чесноком и луком. Овощной душок, с силой выталкиваемый из глоток вместе с неуклюжими гортанными французскими словечками, висел в воздухе, как туман.

Некоторые напевали или мычали что-то себе под нос. Ирен с ее тонким слухом такие звуки принесли бы невыносимое страдание. По правде говоря, весь первый день в мастерских я провела в размышлениях о том, что Ирен ни за что не выдержала бы такого испытания. Хотя, возможно, я была к ней несправедлива. Так или иначе, единственный мотив, который звучал в ушах у меня самой, – это ритмичные строчки «Песни о рубашке» мистера Гуда [12].