Элен Гремийон - Гарсоньерка

– Здесь.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Нет. Я была дома одна.

Эстебан вмешивается в разговор:

– Когда я вернулся около трех часов ночи, мама была дома, я проверил.

– Откуда вы знаете, что это было именно в ту ночь? Решительно, только молодые могут настолько полагаться на собственную память.

– Я каждый вечер, вернувшись, проверяю… все ли в порядке.

– Понятно. Но, к сожалению, то обстоятельство, что ваша мама была дома в три часа ночи, не означает, что она была дома в десять часов вечера. А именно так приблизительно определено время убийства. Госпожа Дариенцо, мы вынуждены попросить вас следовать за нами. Вы задержаны.

Ева Мария падает на диван:

– Но я же ни в чем не виновата.

Комиссар подходит к ней:

– Возможно, вы просто ничего не помните. Если вам от этого легче – так считает доктор Пюиг. Он думает, что вы в ту ночь были под воздействием алкоголя. Иными словами, вы сможете сослаться на смягчающие обстоятельства.

Еве Марии вдруг делается страшно. Она боится, что это может оказаться правдой. Потому что она ничего уже не помнит, когда пьет, и пьет именно ради этих черных дыр, от которых становится настолько лучше. А если Витторио искренне уверен в том, что она виновна? Но эти ключи – как они в таком случае к ней попали, эти ключи? У нее никогда не бывает ложных воспоминаний, а мальчика она хорошо помнит… может, она и алкоголичка, но не сумасшедшая, о нет, только не это, она не сумасшедшая! И вдруг Ева Мария осознает, что не понимает уже просто ничего. Она смотрит на Эстебана… А что, если она действительно все выдумала, если этот мальчик на лестнице был не чем иным, как проекцией Эстебана, и убийство «под влиянием страсти» совершила она? Нет, этого не может быть, она не влюблена в Витторио, в этом-то она уверена, это-то она точно знает. Взгляд Евы Марии останавливается на кассетах, которые лейтенант Санчес тем временем складывает в большой пластиковый мешок. Ева Мария выхватывает у лейтенанта мешок и начинает в нем рыться:

– Сейчас сами убедитесь! Сейчас сами увидите, что я не влюблена в Витторио. Прослушаете мою кассету и сразу это поймете.

Ева Мария стоит на коленях на полу. Эстебан выходит из гостиной. Ева Мария роется в кассетах. Как помешанная.

– Не понимаю… она была здесь, я несколько раз ее видела… я знаю, что она была здесь…

Эстебан возвращается в гостиную. Подходит к Еве Марии. Поднимает ее.

– Она у меня, мама, прости, не смог удержаться. И я ее прослушал.

Эстебан держит в руках кассету. Сломанную. Пленка вытащена наружу, измята, порвана, ее нельзя прослушать, ее нельзя использовать. Сбоку наклейка. «Ева Мария». Комиссар Перес протягивает руку за кассетой:

– Вы ее уничтожили, чтобы защитить мать.

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади.

– Я бы скорее сказал – чтобы защитить себя.

– Как это?

– Скажем, я на этой кассете выглядел не лучшим образом. Это меня взбесило.

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади.

– Но я подтверждаю, господа… прослушав эту кассету, я подтверждаю: моя мать не испытывает никакого хоть сколько-нибудь двусмысленного чувства к доктору Пюигу.

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади.

– Чего никак нельзя сказать обо всех.

– Что вы имеете в виду, молодой человек?

– Что я имею в виду?

Эстебан запускает руку в волосы, откидывает их сбоку, приглаживает сзади.

– Что, по-вашему, может происходить в голове у как вы говорите, «молодого человека», который видит, как его мать медленно угасает… к тому же чем дольше она ходила к этому типу, тем больше отдалялась от меня… а в довершение всего я же сам посоветовал маме к нему пойти, мне бы надо помолчать, но мне столько хорошего об этом докторе наговорили… В общем, моя мать в тот вечер не была у Витторио Пюига.

– Что вы так считаете – вполне естественно: сын никогда не поверит в виновность матери. Но лучше бы вам в это не вмешиваться, молодой человек.

– Перестаньте называть меня «молодым человеком»! Повторяю: в тот вечер моя мать не была у Витторио Пюига. Она действительно часто к нему ходила… слишком часто, если учесть, как мало было от этого пользы, но она никогда не ходила к нему по вечерам, только этого еще не хватало… Зато я там был.

– Что вы сказали?

– Я убил Лисандру Пюиг…

Ева Мария вскрикивает.

– Я убил ее, чтобы этот придурок понял, что значит потерять существо, которое для тебя дороже всего на свете… А после того как прослушал эту запись, могу вам сказать, что нисколько не раскаиваюсь. Он ни словом не отозвался, когда моя мать говорила, что лучше бы умер я вместо моей сестры… да, могу еще раз сказать, что совесть меня нисколько не терзает… этого типа надо было хорошенько проучить, самое время было кому-нибудь остановить его, чтобы больше никому не вредил.

Лейтенант приближается к Эстебану:

– Господин Дариенцо, вы задержаны.

Ева Мария поворачивается к полицейским:

– Не верьте ему, прошу вас, не верьте ему, вы же видите, он несусветную чушь городит, он говорит все это, чтобы защитить меня, мой сын на такое не способен, он не способен убить.

Ева Мария поворачивается к Эстебану Подходит к нему Берет за руки:

– Сходи за бандонеоном, Эстебан, поиграй им, они увидят, какая прекрасная у тебя душа. У моего сына золотые руки и золотое сердце, он никогда бы не смог убить эту женщину, разве вы не видите, что он говорит это только ради того, чтобы меня защитить? Он ведь ее даже не знал. И она его не знала. Она ни за что не открыла бы ему дверь.

Комиссар Перес качает головой:

– Вот уж чего с уверенностью сказать нельзя.

Эстебан протягивает обе руки лейтенанту Санчесу:

– Женщина всегда откроет дверь посыльному с цветами… Так неудачно вышло, что моя мать решила защитить этого человека… неудачно сложилось, а может, ее подсознание так сработало, потому что она хотела от меня избавиться и невольно привела вас ко мне. Теперь я больше не буду торчать у нее перед глазами, постоянно напоминая уже одним своим видом, что моя сестра погибла.

Ева Мария прижимается к Эстебану:

– Не говори так, Эстебан, замолчи!

Лейтенант Санчес защелкивает наручники на запястьях Эстебана. Ева Мария встает между Эстебаном и комиссаром Пересом.

– Стойте! – вопит она. – Витторио прав. Я украла у него ключи во время нашего последнего сеанса, это я убила Лисандру, это я, это я, Витторио прав во всем, от начала до конца, он все сказал правильно, я слабая, неустойчивая, я алкоголичка, я так и не оправилась после смерти дочери, я влюблена в него, я ревновала, вот, я признаюсь, я во всем признаюсь, в чем мне еще признаться, чего вы еще от меня хотите? Да, да, это я, это я, я, я убила его жену, скажите, где надо подписаться, я хочу сейчас же подписать признание, только не забирайте у меня сына, заклинаю вас, оставьте мне моего сына, не впутывайте его во все это, оставьте его, заберите меня, я готова, я пойду с вами…