Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

Когда я шла к дому, Третий меня окликнул:

– Если речь зашла об общении с внешним миром, то у меня есть кое-какие предложения.

Я оглянулась. Мальчишки нигде видно не было.

– Возможно, мне придется внести определенные изменения, ограничив право допуска, но об этом поговорим позже.

Третий хлопнул дверцей «лендровера». Он усмехался, глядя на меня, и продолжал вытирать свои руки о тряпицу.

Когда-то на Востоке одну женщину держали под домашним арестом. Время от времени о ее деле вспоминали и рассказывали в новостях в связи с маршами протеста или выборами. Тогда мне не приходило в голову, что фотография этой решительной женщины взята, судя по всему, из архива. Ни у одного человека глаза не будут сверкать так ярко, если он двенадцать лет будет видеть вокруг себя лишь стены. Если бы сейчас, после двенадцати месяцев моего заключения, кому-то пришло бы в голову меня сфотографировать, пусть даже где-нибудь на свежем воздухе, например в саду, то на фото он увидел бы белые розы, наполовину приоткрытую калитку позади меня, ручку тележки в левом нижнем углу, которая случайно попала в кадр, упавшую ветвь, на которой я сидела, и слабую тень меня прежней, неясный призрак, размытое пятно на месте моего лица, как будто фотограф не знает, что у привидений нет четких лиц.

Что только со мной делало это домашнее заключение! Иногда я останавливалась на полпути на ступеньках лестницы, зажмуривалась и разводила руки по сторонам так, чтобы ладони коснулись сырых стен. Ослабевшая и размякшая, я чувствовала, как краска шелушится под моими пальцами, и превращалась в исследовательницу первобытной пещеры моей истории, высматривая свидетельства более ранних цивилизаций. В другое время, когда стояла светлая ночь, я сидела за кухонным столом в темноте, а серебристый лунный свет лился позади меня через окно, создавая на стене передо мной контур сидящей женщины. Тень, отбрасываемая перчаткой, которую я днем повесила на гвоздь, забитый в раму окна, теперь казалась гротескно огромной. Она угрожающе тянулась к моим волосам на затылке, словно намеревалась меня удушить. Иной раз в моем черно-белом театре всплывал силуэт одного из охранников, обходящих дозором территорию вокруг дома, и я говорила себе, что есть среди марионеток такая, которая успела меня хорошо узнать. Но сегодняшняя ночь оказалась хуже всех предыдущих. Сова пролетела низко над домом. Гигантский силуэт крыльев ворвался в комнату. Животный инстинкт заставил меня закрыть лицо руками, защищаясь от ударов этих огромных крыльев. А еще я закрыла руками уши, не желая слышать, как сова ухает, охотясь за мной. Я пещерный человек, которого развлекает игра теней. Однажды – я должна в это верить – я развернусь и получу ответ на мой вопрос, но сейчас мне остается лишь смотреть на стену и называть ее домом.

Не было ни малейшего сомнения в том, что Третий знает о той минуте, когда я очутилась близко от Мальчишки, а Мальчишка знает, что Третьему все известно. Он с головой ушел в свои дождеизмерительные приборы и при встрече со мной старался не смотреть мне в глаза. Как бы там ни было, а Третий явно планирует наказать меня. Все, что мне теперь оставалось, – покорно ожидать и чувствовать, как песок струится в дырочку моих песочных часов, отмеряя оставшиеся мне дни. Я буду гулять, пока еще могу ходить и думать. Проверять двери, бродить и стучать три раза стало моей терапией. Если он запретит мне выходить наружу, придется довольствоваться скитаниями по дому.

Я гуляла вдоль границ Первого поля, помечая свою территорию. Заметив красные маки, которые цвели среди дикорастущих колосьев, оставшихся от прошлогоднего урожая, я сорвала один цветок у живой изгороди.

«Какой красный», – подумалось мне.

Я не хотела замечать красных флагов опасности и людей, кричавших мне с берега. Оглядываясь назад, я видела среди них Дороти. Женщина размахивала руками, а затем, сложив кисти рупором, кричала мне что-то в надежде, что я ее услышу.

Я красила рамы окон первого этажа. Глядя на них сейчас, я удивляюсь, как быстро сошла с них краска. Еще одно подтверждение того факта, что я всегда старалась не перетруждаться. Я не обдирала старую краску наждачной бумагой, не пользовалась проволочной щеткой, не грунтовала дерево перед покраской. В то время сестры почти никогда не появлялись у дома, поэтому я удивилась, завидев Дороти. Пожилая женщина помахала мне рукой. В другой руке она держала сумку. Я ее окликнула. Из сестер она нравилась мне больше всех. Мне казалось, что Дороти достаточно долго пожила на свете, чтобы слишком волноваться о том, что о ней подумают люди, и поэтому ей можно доверять.

– Пиретрум, – объяснила она, вытаскивая из сумки сорванные листья. – Это для Джеки. У нее разболелась голова. Много этой травы растет за старым фазаньим птичником.

– Я слышала, что пиретрум благотворно влияет по женской части, – пошутила я.

Дороти рассмеялась.

– Сильнодействующее средство, но сейчас пиретрум скорее подлечит мне артрит, чем поможет забеременеть. А вам он нужен?

– В моем возрасте? Вы шутите? – спросила я, хотя на самом деле думала о другом.

Дороти не ответила. Она уселась на ступеньке крыльца, а я продолжила красить, позволяя времени течь своим чередом.

– Монотонная работа, – наконец нарушила она тишину, указывая рукой на банки с красками и кисти.

– Это все из-за постоянных дождей, – сказала я. – Рамы очень быстро гниют.

– Не знаю… Надо чем-то жертвовать, если хочешь жить в раю.

Еще одной особенностью характера Дороти было то, что она с неизменным юмором относилась к той своеобразной ситуации, в которой мы все оказались. Впрочем, в присутствии Амалии Дороти проявляла осмотрительность и держала язык за зубами. Как и следовало ожидать, она предложила помочь мне красить окна, начав с другого конца стены. Все утро мы провели, окуная кисти в краску и медленно проводя по узким планками и гофрированным подоконникам. Краска пузырилась и брызгала, медленно текла по доскам, оставляя потеки на свежевыкрашенных местах. Дороти работала очень осторожно и тщательно. Я вспомнила, что в своем автофургоне она рисовала акварели с видами Велла. Она обернула старую тряпицу вокруг пальца и окунула его в скипидар так сосредоточенно, словно расписывала Сикстинскую капеллу.

– Значит, теперь Марк хочет продать землю? – произнесла она.

– Впервые об этом слышу.

– Извините. Но сестра Амалия говорила мне, что вы обсуждали этот вопрос… ну, о том, что он собирается отсюда уезжать.

– Просто люди предлагают за нашу землю очень большие деньги. Такие суммы очень редко выигрывают в джек-пот в лотерею. Заманчивые предложения, учитывая, что Велл себя не оправдал.