Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

– Я не то имела в виду. Я не думаю, что вы такой, и никогда не думала. Для меня то был незабываемый миг. Вы не поймете, пока не станете старым и седым, не будете сидеть, тряся головой, у камина. Но все в прошлом. Не волнуйтесь. Я не хищница.

Я попыталась рассмеяться.

– Если вы еще раз напишете, я обязательно перешлю письмо, – сказал Мальчишка. – Обещаю.

– Нет, не надо.

– Я смогу. То, как правительство с вами обошлось, неправильно. Я прежде был гражданским активистом. Я не могу просто стоять в стороне. Я хочу вам помочь, но если сержант еще раз узнает, то вас запрут в доме, а меня отсюда отошлют подальше. Мне надо держаться от вас на расстоянии. Нам надо быть очень осторожными.

Я оглянулась на лес.

– А вы что здесь делаете?

– Стараюсь, чтобы ветки не падали на электроограду. Я буду работать здесь, пока Адриан не заступит на дежурство. У нас еще есть минут десять. Впрочем, Адриана опасаться не надо, а сержант уехал в Миддлтон.

Спина моя заныла от долгого сидения. Солнце скрылось за высокой сосной, растущей на опушке леса, погрузив меня в тень.

– В этом лесу кое-что потеряно. Вырезанная из дерева роза и зеленый свитер. Если вы хотите помочь, держите глаза широко раскрытыми, когда будете там работать. Сейчас для меня важнее всего получить ответы на мои вопросы.

Где-то вдалеке дятел принялся выбивать по дереву свой маловразумительный шифр. Долина заполнилась другими голосами. Когда я поднялась на ноги, мир закачался подо мной.

– Я снова напишу Марку. Перешлете письмо, если сможете… если не будет риска.

Я пошла прочь, затем оглянулась, желая сказать «спасибо», но Мальчишка уже надевал на себя шлем, защитные очки и рукавицы. Пошатываясь, я побрела по полю. «Лендровер» ехал, подпрыгивая на кочках, к месту вырубки. За рулем сидел Третий. Неужели Мальчишка меня обманул? Живя в Велле, трудно определить, кому можно верить.

Дорогой Марк!

Я тебе уже писала, но мое предыдущее письмо, как я узнала, так тебе и не переслали. Впрочем, ты его и так мог бы не получить, поскольку я написала на конверте адрес лондонского дома Вилла. Интуиция подсказывает мне, что ты не в Лондоне, а вернулся на ферму своего дяди. Тебе всегда нравилось жить в селе.

Я всегда думала, что ты лучше меня. Надеюсь, что ничего не изменилось, хотя теперь я ни в чем не уверена.

Я сейчас обдумываю все то, что произошло здесь. Я решила разобраться в случившемся. Я твердо это решила. Каким-то образом мы должны докопаться до правды, а затем сложить все имеющиеся у нас кусочки головоломки. Цельная картина не может быть столь же отвратительной, как груда отдельных кусочков. Ты должен написать мне то, что знаешь. Ты должен!

И еще! Если ты знаешь, как дела у Энджи, пожалуйста, напиши мне. То, что я ничего о ней не знаю, сродни второму приговору.

С любовью, Р.

P. S. Я могу многое рассказать тебе о Велле. Кусты новой живой изгороди, которую ты посадил, выросли. В этом году сад цвел как никогда. Человек невиновный может начать здесь все с начала. Эта земля примет любого.

Возьми это, Мальчишка, и передай, если хочешь спасти мир.

Я иду спать, и Марк поджидает меня в нашей постели. Тень его витает где-то рядом, заполняя душу болью, вызванной в равной мере как горем, так и страхом.

Теперь я взяла привычку готовить ужин пораньше, чтобы иметь возможность раньше уйти к сестрам. Сначала мы ставили наши тарелки и стаканы на старом карточном столе под деревьями в саду. Я ограничивалась стаканом воды, а вот Марк выпивал больше половины бутылки нашего домашнего вина. Ранние ужины нравились мужу. Он говорил, что фермеру нужны долгие летние вечера. Теперь он вел себя так, словно уже не считал меня хоть в какой-то мере фермером. Марк приходил с поля, умывался, ужинал, а потом возвращался на поле. Его мысли занимали упаковочный пресс и строительство односкатного навеса от дождя для сена. А еще он составлял ответы на все получаемые от правительства официальные письма, стараясь держать чиновников подальше от нашей земли. Мы теперь были едины в том, что уезжать отсюда нельзя, вот только нас побуждали к этому разные мотивы. Я в то время мыслями была далеко и совсем не интересовалась тем, что ем. Я ела все меньше и меньше, разделяя омлет на неравные части, а несъеденный жареный картофель выбрасывала в мусорное ведро. Я предпочитала молиться на голодный желудок, а позднее, испытывая легкое головокружение от долгих религиозных бдений, превращалась в бестелесный дух, лишенный какого-либо аппетита.

«Ты не доела».

«Ты похудела».

«Ты заболеешь».

Мое вечернее путешествие из одного мира в другой превратилось в небольшой ритуал. Я вставала спиной к дому, уставившись на тропинку, вьющуюся передо мной. Трогаясь в путь, я начинала считать до пяти. Пять раз по пять шагов… пять раз по пять шагов… В конце я произносила строку из молитвы к Розе.

В ту неделю стояла ужасная жара, невообразимо ужасная. Безжалостно высокая температура наконец добилась того, что засуха стала выглядеть как засуха. На смену серым скучным небесам и температуре, не превышающей средние для этого времени года показатели, пришел фон для съемки апокалиптических фильмов. В туннелях лондонской подземки участились чудовищные аварии. Пожилые люди умирали от тепловых ударов, и соседи узнавали об этом только по ужасному смраду, проникавшему из-за дверей их квартир в многоэтажках. В изнывающих от жары городах спорадически возникали массовые беспорядки. Фотографии высохших бассейнов были похожи на ванны, из которых спустили всю воду, оставив лишь пену и волосы. Эти фотографии стали символом нашего комфортного прошлого.

В Велле мы переживали жару более традиционно. Марк и Люсьен, раздевшись до пояса, по утрам ремонтировали старый сарай. Загорелый Люсьен очень радовался тому, что может быть полезен. Внук подавал дедушке инструменты и сортировал гвозди по размеру. Иногда он ходил вместе со мной к сестрам, но в их присутствии очень стеснялся, иногда прятался за дубом, растущим посреди поля, и выглядывал из-за ствола, а не шел вместе со мной в лагерь. Однажды он получил тепловой удар. В обеденное время осы стали нашим проклятием. Плечи мои обгорели, а бретельки блузки немилосердно натерли кожу. Я не могла нормально выспаться несколько ночей. Я то натягивала на голое тело тонкую простыню, то сбрасывала ее с себя, испытывая облегчение. Напротив Марк вставал за стаканом воды, а потом вновь шлепал в малую спальню. Автофургоны превратились для сестер в пыточные камеры. Сестра Амалия сказала мне, что она вынесла свой матрас наружу и спит под звездами. Часто к ней присоединяются Ева и Джеки, которая и без жары засыпает с большим трудом. Когда я просыпалась в доме, то испытывала сильную потребность пойти повидать сестер.