Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

Я думал, она сейчас опять примется пускать слезу, но ее как подменили. Она вдруг сделалась холодно-спокойной, и французский акцент стал резче, чем когда она пыталась контролировать его.

– Мой отец был взломщиком. – Тыльной стороной руки она вытерла сначала левый, потом правый глаз и продолжала: – Его убили в тюрьме много лет назад.

– Полиция расспрашивала вас о его смерти?

Она подняла на меня глаза.

– Это было очень давно.

Я сразу же представил себе, как сказалось бы это косвенное обстоятельство на деле, расследуемом Сэмьюэлсом, если бы ему довелось поинтересоваться у нее относительно этого другого убийства, но вслух я, конечно, ничего такого не сказал и просто спросил:

– У вас есть какие-нибудь документальные подтверждения тому, где вы были прошлой ночью?

– Я спала в своей постели, – сказала она.

– А сын вашего мужа? Он ведь живет в этом доме, не так ли?

– Шем отправил его обратно домой вчера, еще до того, как это все случилось.

– Ну тогда соседи? Может, они подтвердят, что вы не выходили из дома?

– Они смогут подтвердить только то, что моя машина была здесь, но вчера на улице было оживленное движение, и никто не поручится, что я просто не взяла попутку. В любом случае, наши ближайшие соседи вчера были на ночном гала-представлении и не могут подтвердить ничего.

Но все это опять-таки были косвенные обстоятельства. Следствие не располагало ни орудием убийства, ни отпечатками пальцев Хлои Роуз в доме Эрхардт, ни показаниями свидетелей. И все же люди часто попадали за решетку по обвинению, основанному всего лишь на косвенных уликах.

У меня возникла другая идея.

– А давайте-ка вернемся к разговору о человеке, который, по вашим ощущениям, вас преследовал. Мисс Эрхардт тоже присутствовала там всякий раз, когда вы видели его? Вы же сказали Элу, что это всегда случалось на съемочной площадке. Так ведь?

Она снова выглядела испуганной, и голос ее зазвенел.

– Ну какое это имеет значение?

– А такое, что человек, преследовавший вас, мог преследовать и ее.

Она задумчиво нахмурилась, передернув плечами.

– Не знаю, я не могу сказать этого со всей уверенностью. Возможно, да… Возможно, она была там, но… – Она опять передернула плечами несколько раз подряд. – Я про первый случай ничего не помню точно, и, по-моему, меня пару раз кто-то преследовал, когда я ехала на своей машине. Я тогда была одна. – Воспоминания, похоже, еще больше разволновали ее, глаза теперь были расширены от испуга, и она часто-часто качала головой.

– Мисс Роуз! – позвал я.

Она села на своем стульчике ровно.

– Нет, вряд ли он преследовал Мэнди. Он преследует меня.

– Вы только не волнуйтесь так сильно.

– Нет, нет, нет… не может этого быть…

Я протянул к ней руку, чтобы как-то успокоить ее, но в этот момент вошел Мигель с каким-то напитком на подносе.

– Попробуйте выпить вот это, мисс Роуз. Попробуйте выпить.

Он сунул ей в руку стакан, и она поднесла его ко рту, не переставая трясти головой. Она выпила жидкость, содрогнулась и обессиленно откинулась на спинку стула. Мигель поспешил забрать у нее из руки стакан, пока не расплескались остатки. Укоризненно посмотрев на меня, он вышел из комнаты с подносом под мышкой и со стаканом в руке.

– Вы ничего больше не можете прибавить к описанию этого человека? – спросил я, ведя себя словно боксер, добивающий противника, уже находящегося в нокдауне.

Она ничего не ответила.

– Ну хорошо, тогда я удаляюсь, – сказал я.

Это тоже не вызвало у нее никакой реакции. Она сидела без движения, откинувшись на спинку стула, и на ее прекрасном лице было такое страдальческое выражение, какого публика никогда не видела на экране. Застать ее в таком виде было неприятно – это было все равно что видеть череп через кожу.

Я проделал обратный путь до холла, где меня ждал Мигель.

– Теперь вы видите, какое хрупкое создание мисс Роуз?

– Да, вижу. А с полицией она себя так же вела?

– Почти так же.

– Нет, Сэмьюэлса такое не устроит. Если, конечно, он не попытается выставить ее сумасшедшей. – Теперь настала моя очередь исступленно качать головой в недоумении. – Послушай, Мигель, мне так и не представилась возможность задать мисс Роуз один вопрос. У нее с Джоном Старком близкие отношения? Она знает его друзей?

– Нет, не думаю. Мисс Роуз держится обособленно.

Я кивнул.

– Спасибо. – Надев шляпу и направляясь к двери, я прибавил на прощание: – Позови меня, если случится что-то экстренное. А в остальных случаях мое присутствие здесь нежелательно.

– Вообще-то мистер Розенкранц хотел бы с вами поговорить.

Я остановился и пошел обратно.

– А откуда мистер Розенкранц знает, что я здесь?

– Он видел, как вы пришли. – И, указав на лестницу, добавил: – Если позволите, я провожу вас.

Мне, конечно, сразу подумалось, что это вообще-то не мое дело и что слишком скудной информацией я располагаю, чтобы продолжать начатое. Кстати, и студия, и полиция убедительно просили меня держаться от этого дела подальше.

– Да, проводи, – сказал я.

Комната, судя по всему, предназначалась под кабинет, но оформлением ее, похоже, занимался тот же декоратор, что и в офисе Хьюба Гилплэйна. Все обозримые поверхности, кроме узкой дорожки от двери к письменному столу, были завалены книгами и бумагами. Вдоль одной стены громоздился ряд не привинченных еще до конца полок, прогибающихся под тяжестью нагруженных на них книг. Одна полка сорвалась с крепления и упала на нижнюю, та же держалась и не обрушивалась только за счет того, что ее подпирали снизу высоченные стопы книг на полу. Повсюду неряшливыми кипами валялись бумаги с загнутыми помятыми краями. В углу стояло креслице с обивкой из зеленого кожзаменителя, но пробраться к нему через все эти залежи не представлялось возможным. По сравнению с остальной комнатой поверхность стола с возвышающейся на нем пишущей машинкой «Ундервуд» была относительно аккуратной. На столе стояла початая бутылка водки, часть содержимого которой уже познакомилась со стаканом, и уже пустая бутылка стояла на полу возле стула. В комнате присутствовал стойкий запах алкоголя и лежалой бумаги.

Розенкранц повернулся ко мне, когда я вошел. Лицо его было бледно, глаза расширены, но на стуле он сидел ровно. Речь его, когда он заговорил, тоже оказалась на удивление чистой и членораздельной – признак опытного пьяницы.

– Вы следили за мной на обратном пути из «Морковки», – сказал он.

Поскольку ответа не требовалось, я и не стал его давать.

– Вы видели, что они сотворили?..

– Кто и что сотворил? – спросил я.

– Кто, кто… Эта чертова жизнь, этот чертов город, эти чертовы люди…

Для знаменитого писателя он был слишком однообразен в своей зацикленности на одном-единственном слове.