Лопе де Вега - Валенсианская вдова

Вся улица была безлюдна.

Ударить лучше – было трудно.

Когда бы только вышел прок!
Вам удалось лицо рассечь
Иль голову?

Все, я считаю;
Когда я бью, я рассекаю
Лицо и голову до плеч.

Святой Георгий!

Просто чудо!

Так, говорят, рубил Ролдан [43].
Ола! Сюда идет Урбан!

Кто?

Да Урбан!

Как так? Откуда?

Он самый. Цел и здрав пока.

Вздор, вздор!

Уверитесь воочью.
У вас, Лисандро, нынче ночью,
Должно быть, дрогнула рука.

Когда я бью, я рассекаю
Лицо и голову до плеч.

Как удалось ему сберечь
И то и это, – я не знаю.

Теперь удар придется впору.

Постойте-ка!

Урбан! Куда?

Спешу ужасно, господа:
К обедне проводить сеньору.

А, Леонарду?

Что вы, что вы!
Я скоро год, как в том же чине
Шагаю при ее кузине.

А вы сейчас рубить готовы!

Так, значит, ранен, без сомненья,
Не то чужой, не то слуга.

Раз в нем нельзя признать врага,
Простим его.

Прося прощенья.

Сеньоры! Ваш приказ последний?

Скажи, а какова кузина?

Как Порция – гранит и льдина.

Поди сюда.

Звонят к обедне.

Ушел. А он большой хитрец.

Вдова, как видно, одинока,
Раз от нее он так далеко.

Всем нашим домыслам – конец!
Будь этот паж – ее любовник,
Он был бы всюду рядом с ней.

Конечно, ясного ясней.

Но кто же был тогда виновник
Вчерашней стычки? Кто сторицей,
За что – не знаю, заплатил?
Ведь я же не плашмя разил.

Вы нападали, как Фабриций [44].
Кто это был – не все ль равно:
Его уж нет, могу ручаться.

Я все-таки не прочь дознаться.

Да вот же на клинке пятно.

Кровь. Выдержать такую рану?

Нельзя.

Ну что ж, пойдем. Куда?

Пойдем к собору, господа.

Заглянем лучше к Сан Хуану.

Вы что так креститесь?

Как не креститься,
Когда так страшно разлетелась в прах
Моя очаровательная сказка!

Вчера вы ясно видели пажа?

Его я видел, как тебя сейчас.
Я на него смотрел с таким желаньем
Его ясней запомнить, что не мог
Уснуть всю ночь, черты его лица
Врезая в память, словно в твердый камень,
Пока с зарей, устав, не задремал.
Я на столе его нарисовал бы,
Как сделал знаменитый Апеллес [45].

И он сейчас шел со своей хозяйкой?

Вот в этом-то весь ужас, друг мой Флоро.
Вчера его запомнив, а сегодня
Его увидев с этой старушонкой,
Я сам не свой.

Вы дайте мне отчет
Такой, чтобы я понял.

Ну, так вот.
Я выходил из церкви Чуда,
Предавшись разным размышленьям
О происшедшем накануне,
И так нежданно происшедшем;
Я шел, спускаясь по ступеням,
Как вдруг – вчерашний паж навстречу;
Идет себе спокойным шагом,
Изящен, скромен и приветлив,
А за руку ведет малютку,
Играть с которой безнадежно:
Четыре раза по пятнадцать
Она открыто на кон мечет.
Мне в жизнь мою, играя в карты,
Таких очков не клал соперник,
Как эта вечная богиня,
Или, вернее, дьявол белый,
Который обладает кожей
Такой безжизненной и бледной,
Что даже медь – ничто в сравненье,
Хоть сделана она из меди.
Лицо малюсенькое, с шерсткой;
Седые волосенки редки;
Взамен бровей – густая сажа
Намазана на гладком месте;
Глаза, как у подохшей клячи,
Впотьмах прелестные, наверно;
Нос – как портновский ломтик мыла,
И бородат еще при этом;
Вся голова кривится набок,
А плечи, милый друг, без шеи;
Сама шагает, как гусыня,
Враскачку, на тугих коленях.
Я так бы и схватил ее
Да об землю ударил крепко!
И, словом, Флоро, я расстроен,
Разочарован бесконечно.

Вот вы считали, что вам смерть грозит,
А кончилось таким сплошным позором!
Ну, что бы вам исполнить мой совет
И продырявить этот ваш клобук
Иль возмутиться, шпагу обнажить?
Никто бы вас и тронуть не подумал.
А вы влюбились в круглый стол с жаровней,
Накрытый пышным шерстяным ковром,
Да в бархаты и в парчевые ткани.
Что ж делать вам теперь?

В ближайшем доме
Достать перо, чернил и написать ей
Густою желчью, кто она такая.
Орудьем кары изберу язык.
Язык жесток; несладко ей придется,
Когда она поймет, что все раскрыто
И вожделенный юноша сбежал.

Кто говорил, что он ее касался,
И как она прелестна и умна,
Как чудно говорит и отвечает?

Нельзя дразнить и попрекать слепого.
Урбан сейчас, должно быть, с нею в церкви;
Ты передашь ему мое письмо,
Чтоб он его вручил своей хозяйке.

И дама же у вас!

Не смейся, Флоро.

Другой такой не сыщешь.