Лопе де Вега - Валенсианская вдова

Прямой король!

Второго нет такого.

Счастливец Флоро! Он свою любовь
Избрал, всмотревшись. Горе дураку,
Который получил ее в потемках!

Еще и на дворе-то не стемнело,
А этот, в маске, снова у дверей.
Он чрез Фульхенсьо передал записку.

Когда же, черт, отстанут эти маски?
Опять старуха гонится за мной!

Прочтите. Что она такое пишет?

«Быть легковерным – глупо и опасно,
И легковерье – это путь страданий.
Но видеть без разумных оснований
Кругом обман – не менее ужасно.
Придите, я вас жду. Вам станет ясно,
Что нет причин для гнева и терзаний,
И вы увидите образчик ткани,
Которую отвергли так напрасно.
Нет, я не то, что вы вообразили,
И хоть себя не выдать я сумею,
Но я разрушу заблужденье ваше.
Вам нечего жалеть былых усилий,
И принятая вами за Цирцею
Не хуже вас, а кое в чем и краше».
Неслыханно! Или она – колдунья,
Иль я в рассудке помутился, Флоро.
Теперь она мне вот что предлагает?
Опутать хочет новым волшебством?
Да что там! Хуже прежнего не будет.
Дай панцирь мне.

Сейчас.

Поторопись.
Она себя не выдаст? Нет, сегодня
Приду с огнем, и пусть меня убьют.
Достань фонарь и вставь туда свечу.

Не зажигать?

Дурак! Зажечь, конечно,
Но наглухо закрыть. И эта рожа
Клянется мне, что на меня похожа!

И как же это быть могло,
Что мне тогда же не сказали?
Я ум теряю от печали.

И что? Он ранен тяжело?

Да, ранен! Хорошо, что тут,
В Валенсии, хирургов много,
А то бы умер у порога.
Теперь, надеются, спасут.
Когда посол явился к нам,
Чтоб мы его письмом снабдили,
Его мы вот как наградили!

Он, верно, повод подал сам.

Нет, он ни с кем не говорил;
В чем дело, он не понимает.

И кем он ранен, он не знает?

Чтобы узнать, кто это был,
Я уступил бы пол-именья.

Ты думаешь помочь ему?

Я в дом к себе его возьму,
Дабы избегнуть разглашенья.
Так лучше для твоей же чести,
Мне нужен письменный прибор.
Нельзя, чтобы его сеньор
Не получал о нем известий.

Ола! Зажгите в спальне свечи!

Пойду писать. Отправим срочно.

И в этот вечер, как нарочно,
Старик свалился мне на плечи!
Я каждый миг Камило жду.
А в доме этот призрак бродит.
Камило, впрочем, здесь же входит,
И я всегда их разведу.

Старик уже сидит и пишет.

Урбан явился. Наконец!

Сеньора! Вот и ваш слепец.

Я в гневе. Пусть он это слышит.

Могу я скинуть свой колпак?

Гасите свет.

Ночная дама
Опять незрима и упряма?
Нет, я не в силах больше так!
Я свой клобук снимаю сам.
Не все ль равно? Вы без огня
Не разуверите меня.

Я не могу открыться вам,
Но вы не выйдете отсюда,
Не разуверившись вполне.
Подумав дурно обо мне,
Вы поступили очень худо.
И если б вы судили здраво,
То вы бы вспомнили хоть раз,
Что дама, любящая вас,
Была совсем не так костлява.
И как бы ни были вы слепы,
Вы все же не лишились рук,
Чтоб с ужасом поверить вдруг
В какой-то домысел нелепый.
Вы слишком юны, очевидно,
У вас еще незрелый ум;
Вы говорите наобум,
А то, что пишете, – постыдно.
И все-таки я вас прощаю,
А это значит, что люблю.

Я заблужденье искуплю,
Но заблуждался ли, не знаю.
И если тут светлей не станет,
Я не поверю вам ничуть;
Кто раз умеет обмануть,
Тот много раз еще обманет.

И все ж огня я не зажгу.

Все остается так, как было?

Пусть я утрачу вас, Камило, –
Я согласиться не могу.

Но и глумиться каждый раз
Нельзя над рыцарем, сеньора.
Мне все равно: пусть будет ссора.
Вот свет, и я увижу вас.

Не может быть! Вы – та вдова,
С которой я так рад встречаться?

О горе мне! Куда деваться?

Душа для счастья вновь жива.

Не рыцарь поступает так.

Молю вас, опустите руки.

Что за насилье! Что за муки!

Кто звал? В чем дело? Крики, мрак!

Мужчина, здесь, в подобный час?
Мужчина с обнаженной шпагой?

Могу заверить под присягой,
Что обнажил ее для вас.

Дай света, созови народ.

Сеньор мой! Ничего не нужно;
Все можно кончить очень дружно,
Без треволнений и хлопот.
Идальго этот – тот Камило,
С которым ты давно знаком;
Меня он любит, и о нем
Мне тоже сердце говорило.
И если, дядя, ты согласен,
Мы будем мужем и женой.

Ну что же, дело не за мной.
Твой выбор, я скажу, прекрасен.
А этот – сразу: рубит, колет!
Ведь я вас помню вот каким.