Джордж Байрон - Чайльд Гарольд

Гарольд сойтись с толпою бессердечной
Не мог, хотя к ней злобы не питал;
Искать утех он стал бы, если б вечно,
Улыбкам чужд, глубоко не страдал.
На все и всех глядел он без участья;
Однако раз борьбу ему пришлось
Вести с коварным духом сладострастья;
Красавицу он встретил, что дни счастья
Напомнила ему, и песнь он ей поднес.

Полны тоски мои мечты;
Мне не дари улыбки страстной;
Дай Бог, чтоб слез не знала ты,
Чтоб ты не плакала напрасно.

Немая скорбь, во цвете лет,
На век мое сгубила счастье;
Увы! помочь мне средства нет;
Бессильно и твое участье.

Поверь, не ненависть, не страсть,
Не честолюбья злое жало
Меня заставили проклясть
Все то, что встарь меня пленяло.

Я пресыщенья яд вкусил;
Всегда я полон дум унылых;
Мне красоты рассвет не мил;
Меня пленить и ты не в силах.

Страдаю я, как вечный жид,
Что несся в даль, тоской убитый;
Мне только смерть покой сулит,
Ее ж от смертных тайны скрыты…

Изгнанник, где бы ни был он,
От мук своих бежать не может; [65]
Везде звучит мой скорбный стон…
И демон дум меня тревожит.

Меж тем других проходят дни
В веселье; счастье – сновиденье;
Пусть не изведают они,
Как я, весь ужас пробужденья.

Не мало я изъездил свет,
Но мне забвения он не дал;
Я не страшуся новых бед, —
Уж я все худшее изведал.

Оставь меня! Не узнавай,
Какая скорбь мне душу точит;
Нет, с сердца маски не срывай, —
Под нею целый ад клокочет!

Прости, прелестный Кадикс! Долго стены [66]
Ты защищал свои, и горд и смел;
Хоть вкруг тебя дышало все изменой,
Свои права ты отстоять сумел.
Геройский город – первым ты свободу
Стяжал, последним пав! Ты умертвил
Вождя, что изменить хотел народу.
Тогда как чернь дралась, – врагу в угоду
Оружье клала знать, лишась от страха сил.

Не странно ль, что за чуждую им волю
Испанцы умирают, что за трон
Без короля им выпало на долю
Сражаться, [67]хоть давно расшатан он?
Стране, что только жизнь им даровала.
Они верны. В вельможе дышит страх,
Но не смутил дурной пример вассала:
Ему путь к воле гордость указала,
И будет драться он хотя бы на ножах. [68]

Кто хочет изучить испанцев нравы,
Пусть тот их войн историю прочтет;
Чтоб мстить врагу кровавою расправой,
Они пускали даже пытки в ход…
Вооружась ножом иль ятаганом,
Чтоб жен спасать, сестер и дочерей,
Они боролись на смерть с вражьим станом;
Струилась кровь врагов ручьем багряным; —
Так следует встречать непрошенных гостей.

Ужель печальных жертв борьбы тяжелой [69]
Слезой мы не почтим? Разорены
Нещадною войной поля и села
И кровью руки жен обагрены.
Пускай лежат, где пали, жертвы злости,
Кормя голодных псов и хищных птиц;
Им лучше там лежать, чем на погосте:
Глядя на их белеющие кости,
Пред храбростью отцов склонятся дети ниц.

Нельзя конца предвидеть обороны;
В Испанию, спустившись с Пиреней,
Все новые несутся легионы…
Не сводит мир в цепях с нее очей:
Коль свергнет рабства гнет она защитой,
Немало стран сроднятся с волей вновь…
Как странно: край, Колумбом встарь открытый,
Те муки, что узнали дети Квиты, [70]
Врачует счастием, отчизны ж льется кровь!

Вся кровь, что пролилася в Талавере,
Прославивший войска Баросский бой,
Блестящий ряд атак при Албуэре —
Испании свободу и покой
Не даровали. Тяжкие невзгоды
Простятся ль скоро с нею? Хищный галл
В своих когтях ее продержит годы.
Когда ж, средь мира, дерево свободы
Появится в краю, что воли не знавал? [71]

Погиб и ты, мой друг! [72]Объят тоскою,
Под рокот струн я слезы лью, скорбя;
Когда б в бою ты пал, гордясь тобою,
Не смела б и приязнь жалеть тебя;
Но ты почил бесславно, храбрый воин!
Ты пал, забытый всеми, лишь не мной:
Лаврового венка ты был достоин.
За что же твой конец был так сложен.
Судьбой безжалостно развенчанный герой?

Друг детства дней, всех больше мной любимый,
Во сне ко мне являйся! Я зову
Тебя, тяжелой горестью томимый;
Довольно слез пролью я наяву…
Мечтой к твоей могиле одинокой
Всегда, везде стремиться буду я,
Пока того, кто кончил жизнь до срока,
И друга, что скорбел о нем глубоко,
Не сблизит навсегда покой небытия.

Здесь песнь кончаю я, но еще много
Вам сцен и описаний дать готов,
Коль критик, относясь к поэме строго,
Не разгромит написанных мной строф.
Героя своего не оставляя,
О Греции я поведу рассказ
И дней коснусь, когда, оков не зная,
Она цвела, искусство прославляя,
Под игом варваров бесславно не томясь.

Хоть не бывал поэт тебе послушен,
На зов певца, Минерва, дай ответ!
Здесь храм твой возвышался; он разрушен
Пожарами, войной [73]и гнетом лет,
Тебя повергших в прах; но хуже брани,
Пожаров и веков рука людей, [74]
Которые не чтут воспоминаний,
Которым дела нет до тех преданий,
Что обессмертили дела минувших дней.

Афины, где эпохи величавой
Герои и вожди? – их больше нет.
Они, покрыв себя бессмертной славой,
Прошли как сон; погиб их даже след.
Деянья их мы изучали в школе,
Твердя о них уроки целый день;
Былых времен следов не видно боле;
Над башнями, что годы побороли,
Величья прошлого витает только тень.

Минутный гость земли! на вид унылый [75]
Руин взгляни, щадя следы веков;
Здесь нации исчезнувшей могилы,
Обломки храмов попранных богов.
Религии сменяет дней теченье;
Юпитер пал; явился Магомет;
Меняться будут веры и воззренья,
Пока исчадья смерти и сомненья
Не убедятся в том, что их надежды – бред.

Они в цепях, а небеса им милы.
Свой крест нести ужель здесь мало вам?
Сладка ль так жизнь, что даже за могилой
Хотите жить, стремяся к небесам?
Зачем вам знать, могил немые плиты
Блаженство или муки вам сулят?
Зачем вам в край стремиться не открытый?
Вы взвесьте прах под плитами зарытый;
Красноречивей он, чем проповедей ряд.

На мавзолей героя бросьте взоры.
На берегу пустынном он почил. [76]
К гробнице той, лишившейся опоры,
Народ, стекаясь в горе, слезы лил.
В стране полубогов где ж та дорога,
Что к мавзолею воина ведет?
Вот череп здесь, – как смотрит он убого!
Ужели это храм, достойный бога?
Теперь и жалкий червь в нем больше не живет.