Луиджи Лунари - «Трое на качелях» и другие пьесы

Свет гаснет.

4

Ночь. Ничего не изменилось в обстановке комнаты, если не считать развешанных повсюду фотографий Клодин в натуральную величину. Сцена, освещенная, как и вначале, лишь слабым светом углового торшера, кажется пустой.

В полной тишине слышится, однако, глубокое дыхание. Звук доносится из кресла с высокой спинкой, которая скрывает спящего Уолтера. Внезапно проснувшись, он тянет руку к столику с пультом. Нажимает одну кнопку, затем другую. Экран вспыхивает. На нем – изображение Клодин. О том, что это Клодин, свидетельствует цвет, в отличие от черно-белых кадров с Вандой.

Краски пастельные, легкие, мягкие, едва намеченные. Если на лице Ванды было выражение солнечного и безусловного счастья, на лице Клодин – выражение спокойной безмятежности и легкой грусти. В уголках рта, в складках губ, в легком прищуре глаз – намек на едва заметную улыбку. Движения ее менее игривы и более сдержаны.

Сцены практически идентичны тем, в которых снята Ванда.

Некоторое время изображение без звука, затем рука протягивается к пульту, нажимает кнопку, звучит музыка. На сей раз это полифоническая музыка шестнадцатого-семнадцатого века, мадригалы на четыре или пять голосов, кантаты, где голоса подражают музыкальным инструментам, главная партия отдана фальцету или контртенору. Музыка почти лишенная чувства, сложная, глубокая, отличающаяся от музыки восемнадцатого века так же, как спокойная безмятежность Клодин отличается от радостного состояния Ванды.

Рука опять нажимает кнопку: кадр останавливается, но музыка продолжает звучать.

Уолтер поднимается из кресла. Подходит к столу, выдвигает ящик, достает фотографию, смотрит на нее, кладет ее на поверхность проектора. Опускается в кресло, нажимает кнопку. Кадр с Клодин исчезает, на его месте – то самое фото матери Уолтера.

Уолтер выключает музыку. Наступает тишина.

Уолтер нажимает кнопку, и вновь на экране фото-стопом – Клодин. Опять нажимает кнопку. Фото Клодин сменяет фото Матери. Музыка от еле слышимой возрастает до средней громкости.

Уолтер в третий раз нажимает кнопку, но пульт не реагирует на команду. Уолтер пробует еще раз – никакой реакции. Он вскакивает, несколько раз с силой жмет на сопротивляющуюся кнопку. Громкость музыки заставляет Уолтера впасть в паническое состояние. Он лихорадочно колотит по кнопке кулаком. После нескольких ударов музыка затихает. Стоя спиной к экрану, Уолтер, словно обессилев в нервной борьбе с непослушной кнопкой, сначала опускается на колени перед столиком с пультом, затем ложится на него грудью. Нечаянно он касается какой-то кнопки, потому что фотография Матери на экране за его спиной растет в размерах, пока не приобретает туманные очертания.

Звонок в дверь возвращает Уолтера к действительности.

Уолтер. Ах, мама!.. Ах, мама, мама… (Проводит рукой по лицу, словно стряхивая наваждение, затем нажимает на кнопки пульта, убирая изображение и музыку). Сейчас, сейчас!

Садясь в кресло и взяв бокал вина, нажимает кнопку, которая открывает входную дверь.

Входят Нино и Клодин, нарядно одетые, очевидно, они вернулись с какого-то светского раута. Первым идет Нино, за ним Клодин. Едва переступив порог, она включает свет. Она заметно изменилась: теперь это элегантная уверенная в себе женщина.

Нино. Добрый вечер, маэстро!

Уолтер. Вы знаете, который час?

Нино. Начало второго.

Уолтер. Почти два ночи. Накануне съемочного дня все-таки желательно возвращаться пораньше. (Встает и выходит из комнаты, не удостаивая обоих взглядом).

Нино (разводит руками). Я так и знал, что он будет нас ждать, чтобы поворчать.

Уолтер возвращается.

Клодин( спокойно ). Завтра съемка поздно вечером. У меня грим в два часа.

Уолтер( сухо ). Клодин, я имею в виду не круги под твоими глазами, а твою несобранность. У меня такое впечатление, что этот фильм тебе неинтересен. Что тебе на все плевать! ( Распаляется ). Что ты снимаешься в нем только потому, что тебе нечем заняться! Что для тебя это потерянное время, между одним и другим! Если завтра я вдруг скажу: хватит, к черту, прекращаем съемки, ты только вздохнешь с облегчением! ( Пауза ). И много еще у тебя таких… мероприятий?

Нино. Маэстро, это только начало. Вы же знаете, каковы они, американцы. В контракте записано черным по белому: полномасштабная рекламная компания с участием главной героини. Неисполнение – штраф. И огромный. Контрактом предусмотрены пятьдесят публичных мероприятий. Из них пять в Лондоне, пять в Париже, десять в Нью-йорке… И все до премьеры фильма. Вы же помните.

Уолтер (с деланным безразличием). А сегодня вечером что было? Выступление для сотрудников «Красного Креста»? Вечер в кружке филателистов?

Нино. Маэстро!.. Сегодня церемония вручения главной литературной премии года!

Уолтер (саркастически). Ага! Тусовка интеллектуальных сливок! И сколько их там было?

Нино. Все. Весь итальянский свет плюс литературный бомонд.

Уолтер. Как прошло?

Нино. Превосходно. Клодин была неподражаема. Мало говорила и много улыбалась.

Клодин. Мало говорила? Да я вообще рта не открывала!

Уолтер. Могла бы и открыть. Разумеется, не для того, чтобы городить глупости.

Нино. Она была в центре внимания. Фотографы, киносъемка… Все восхищались ею.

Клодин (делает несколько пируэтов, демонстрируя Уолтеру платье) . Как я выгляжу?

Уолтер. Как ты еще не спросила: я похожа на нее?

Клодин. Я спрашиваю про платье, потому что я выбрала его сама!

Уолтер. Молодец! Оно очень красивое.

Клодин (подходит к бару). Нино, выпьешь что-нибудь?

Нино. Да, виски, спасибо. А потом уходим. ( Уолтеру ). Знаете… Клодин – необыкновенный человечек. У нее прямо-таки врожденное шестое чувство. Ни одной промашки, ни одного неточного слова или жеста. Кому ее ни представь, министру, жиголо, кардиналу, она всегда ему в тон. Сегодня вечером мне показалось, что она провела всю свою жизнь в кругу людей этого сорта!

Клодин. А ты как думал? Что я всегда жила в цирке? А знаешь, о чем я думала, когда слушала все эти высокоумные беседы, в которых не понимала ни слова, или здоровалась со всеми этими знаменитостями, имен которых никогда не слышала? Что, в сущности, ваш цирк мало чем отличается от моего цирка. Больше того, они абсолютно идентичны. Среди вас такие же клоуны, акробаты, укротители, дикие звери… Только в шикарных прикидах. И каждый носит свою маску. Я, когда наблюдала, как они общаются между собой, вдруг поняла, что каждый играет свою роль. Иисусе, да это же мой цирк! Жалкие, несчастные люди – все цирковые персонажи! Эта толстенная баба, увешенная брильянтами, которая вручала премии, как две капли воды походила на дрессированного тюленя, который вытаскивает конверты с письмами счастья! А председатель жюри, который первым принимался хлопать в ладоши, точно медведь, что у нас в цирке колотит то в литавры, то в барабан, висящий у него на пузе. А писатель, который получил главную премию, чистый жонглер, так лихо он бросал в воздух слова и ловил их обратно… а все смеялись и кричали: какой молодец!.. Я стала оглядывать их всех по очереди… этот – клоун… та – акробатка…