Луиджи Лунари - «Трое на качелях» и другие пьесы

(стараясь говорить приветливее и радушнее). Видишь ли, Розмэри… ты не должна помогать няне. В доме ты хозяйка, понимаешь? Ты пока еще маленькая девочка, но должна привыкать к этому уже сейчас. Твое дело приказывать. Мы из тех, кто приказывает. Когда я был маленьким и жил в Ирландии, я насмотрелся на тех, кто приказывает, и на тех, кто им подчиняется. И я приехал сюда, в Америку, чтобы стать тем, кто приказывает. Такими должны быть и вы, мои дети. Мы все одной группы крови!

«Розмэри».Но я…

«Отец Розмэри».«Но я» что? Ты такая же, как все в нашей семье. И должна многому учиться! Тянуться за своими братьями. Ты единственная, кто не умеет ни плавать, ни играть в теннис…

«Розмэри».У меня не получается…

«Отец Розмэри».Никогда не говори так! Если этого не скажешь ты, рожденная приказывать, этого не скажет никто. Посмотри, как поступают все в нашей семье, как ведут себя наши друзья! Если ты будешь вести себя, как сейчас, добьешься того, что будешь все время в тени, тебя перестанут замечать. Ты этого хочешь, да? Хочешь выпасть из нашего круга? Хорошенько подумай над тем, что тебе говорит твой отец. Я и твоя мать, мы тебя очень любим, думаю, нет необходимости, убеждать тебя в этом. Ты наша дочь. Но если ты не будешь такой, как все мы, если не хочешь быть похожей на нас… меня это очень расстроит. Я не могу рисковать из-за тебя всем тем, что я построил в жизни, и тем, что намерен еще построить. Для тебя, для твоих братьев. Твой брат делает первые шаги в политике, его ждет великое будущее, и ничто не должно помешать ему на этом пути. Ясно? Поверь, я поставил на карту всю свою жизнь. И не должно быть ни малейшей тени, ни одного препятствия, которые помешали бы нам добиться высокой цели. Ты меня понимаешь?

«Розмэри».Да, папа…

«Отец Розмэри».Все мы должны быть на высоте положения. Ну, а если ты не хочешь быть такой, как все мы, скажи мне это прямо сейчас.

* * *

Розмэри вновь принимается накрывать на стол.

Розмэри. Как-то раз он сказал мне: если ты не хочешь быть такой, как все мы, скажи мне это прямо сейчас… Я хотела. Я пыталась. Но это давалось мне с огромным трудом. Больше всего я желала бы походить на мою мать, которая вообще ничем не занималась. Все время находилась в тени моего отца, то и дело сбегая в Париж… Она, наверное, была единственным человеком, которой он позволял такое. Однажды я услышала, как он сказал ей: по-моему, наша девочка отстала в развитии.

Альдо. И что ответила мать?

Розмэри. Не помню. Скорее всего, что-то неопределенное.

Альдо. Что-нибудь типа: может быть… или же: ты не прав. Причем одним и тем же тоном.

Розмэри. Я этого не помню.

Долгая пауза.

Альдо. А как с тобой произошло… ЭТО, помнишь?

Розмэри. Да. Это случилось в один из вечеров, после очередного визита врача. Я не спала. Просто лежала с закрытыми глазами, ожидая, что что-то должно случится… И случилось. Сначала послышался один голос, потом к нему добавился другой, затем по облакам принялась скакать зеленая лошадь, и какой-то крестьянин в смешной мятой шляпе-цилиндре разлегся в небе и начал играть на скрипке. Он играл плохо, будто лягушка квакала, но мне нравилось, я даже рассмеялась. Потом появилось много других животных… коза, которая объедала виноградную гроздь, запряженный в груженную сеном телегу бык… Затем на переднем плане оказались жених и невеста… он в черном, она в белом, словно в старом черно-белом фильме. У нее в руках был букетик ландышей, и когда она меня увидела, она мне его бросила, а я его поймала и… все… Голоса звали меня по имени… В какой-то момент я подумала, что это голоса моих братьев, которые ушли раньше меня, но нет, это были не они… И не мама… и конечно же, не отец!.. Но я не знала никого другого, после стольких лет в клинике… Кто это мог быть?.. Тем не менее, я чувствовала, что могу доверится им… больше того, что я уже давно, очень давно их ждала. Голоса были торжественные, звучавшие словно большой орган с серебряными трубами, и они произносили простые слова… «Давай, ну же, чего ты ждешь? Иди к нам? Мы уходим, пойдем с нами! Решайся!»

Альдо. Это все, что ты подумала?

Розмэри. Да. Причем в один миг.

Альдо. А потом?

Розмэри. Хватит, я устала. Не заставляй меня говорить так много.

Альдо. А ты понемногу.

Розмэри. Не настаивай! Тем более, что это всё.

Альдо молча смотрит на нее.

Эй! Конец рассказа.

Альдо (после паузы). Рассказ можно начать и с конца. (Другим тоном). Давай что-нибудь съедим.

Розмэри. А что у нас есть?

Альдо. У нас есть все. Мясные консервы, спагетти в пачке, горошек в жестянке, фруктовый салат…

Розмэри. …в стеклянной банке.

Альдо. Смотри, как много всего я выставил на стол. Кстати, я привык есть, глядя телевизор.

Розмэри (с недоумением оглядывая комнату). А где он?

Альдо. Его нет. Это я смотрел когда-то. И знал, что здесь его не будет. Так даже лучше. Так мы можем поговорить.

Розмэри. Ну, говори. Мне больше нечего рассказывать.

Альдо. Скажи мне только одну вещь. Тебе стало всё ясно, когда… когда ты внимала этим голосам?

Розмэри. Да.

Альдо. Потому что до этого… все было запутано?

Розмэри. Да.

Альдо. Ясно все-все? Как если бы пелена спала с глаз?

Розмэри. Да. Как когда ветер разгоняет туман.

Альдо. Или когда открываешь окно?.

Розмэри. Нет, скорее, как когда открываешь глаза.

Альдо. Глаза мозга.

Розмэри (смеется). Да, ты хорошо сказал: глаза мозга.

Альдо. Видишь, как мы хорошо понимаем друг друга? А ты боялась…

Розмэри. Я не боялась.

Альдо. Скажем так… опасалась.

Розмэри. Немного… я же тебя не знала.

Альдо. Тебе не нужно оправдываться. (Пауза) Ты довольна?

Розмэри. Да.

Альдо. Ты не голодна?

Розмэри. Нет.

Альдо. Я бы что-нибудь съел. Скорее, по привычке. Я всегда, когда ел, смотрел телевизор. Так я мог ни с кем не разговаривать. Пансион, в котором я жил…

Розмэри. Что за пансион?

Альдо. Видишь, тебе тоже нравится задавать вопросы! Окей, не совсем пансион… больница. Клиника. Наверное, как твоя. Хотя твоя была для богатых… Ох, прости меня, это не в укор тебе… Меня поместили туда, когда умер мой отец. Нет, когда мой отец ушел… бросил мою мать и ушел к другой. Я не знал, как мне быть: ехать с ним – он жил в Риме, или остаться с мамой. Я был уже взрослый, мог жить своим умом, но… было много всего, чего я не знал. Сказать вернее: я был неприспособлен к жизни. Знаешь, я так и сказал это врачу. Отец привез меня в Москву показать своему другу, психологу, который