Луиджи Лунари - «Трое на качелях» и другие пьесы

Розмэри. А когда ты его купил…

Альдо. Мне его подарили.

Розмэри. Он уже кончался на этой странице?

Альдо. Не знаю. Но страниц было очень много. Я подумал, что их хватит на целую вечность! Разве есть кто-то, кто не думает, что будет жить вечно?

Розмэри (смотрит на ежедневник и указывает пальцем на последнюю страницу). Значит… ЭТО случилось … тогда?

Альдо. Да.

Розмэри. Это и мой день тоже?

Альдо. Не знаю. Может быть. Просто такие дни, вероятно, похожи один на другой.

Розмэри. Ты что-нибудь запомнил?

Альдо. Нет. ЭТО случилось во сне. Помню только то, что было накануне вечером… последнюю мысль… Она была обычной: о, Господи, будем

надеяться, сегодня ночью я не проснусь. (Улыбается). И действительно, я не проснулся.

Долгая пауза.

Розмэри. Приготовить что-нибудь перекусить?

Альдо. Я не голоден… и к тому же, не сказал бы, что твоя стряпня очень соблазнительна.

Розмэри (улыбаясь). Я знаю. В нашем доме все делали повара. Я ничего не умею готовить. Умею только открывать коробки, пакеты и банки.

Альдо. Я это заметил… Столько дней на консервах!

Розмэри. Ну, прости.

Альдо. Не бери в голову, сегодня коробки открываю я. А ты накрываешь на стол. (Принимается за работу).

Розмэри (некоторое время стоит молча, затем после некоторого колебания, тихо) А я… я болела. И все время проводила в постели… с закрытыми глазами. Если меня пересаживали в кресло, я не сопротивлялась, но глаз не открывала. Каждый вечер я слышала, как приходили врач и медсестра-сиделка. Врач всегда начинал с одной и той же фразы…

Альдо (с улыбкой). Ну-с, как мы сегодня себя чувствуем?..

Розмэри. Да. Как мы сегодня себя чувствуем? И сиделка отвечала: она ничего не есть. А он: не ест или не хочет есть? Сиделка в ответ: так продолжается уже несколько дней. Потом врач что-то со мной делал. Я не открывала глаз. Потом он говорил сиделке: вы заставляйте ее есть, только никакого насилия… Никакой… как же он сказал?..

Альдо. Никакой терапевтической жестокости.

Розмэри. Точно. Потом я слышала, как они уходили. И помню его слова: от нее уже стонет вся семья… и я их всех понимаю.

Альдо. Он имел в виду отца, мать и братьев?

Розмэри. Братьев нет… К этому времени они все уже умерли.

Альдо. Значит отца и мать.

Розмэри. Нет, маму тоже нет. Ее тоже уже не было.

Альдо. Тогда отца!

Розмэри. Да, моего отца… Знаешь, а ты сущий дьявол! Я же тебе говорила, что не хочу рассказывать о семье, а ты все-таки вынудил меня… Причем рассказывать тебе, человеку, с которым я никогда прежде не виделась и который ничего не знает ни о нас, ни о нашем мире! Что ты можешь понять? Нет, все, больше я тебе не скажу ни слова! Тебе, нет!

Альдо. Да успокойся ты. Согласен, я мало что знаю о вашем мире. Но я все-таки не последний болван, и могу себе представить, как выглядит ваш мир и какие люди его населяют.

Розмэри. Может быть, но вряд ли твои представление о них, и уж, точно, о моем отце соответствуют действительности. Для этого нужно было его понять.

Я его понимала… Не скажу, что до конца, но все-таки. Он был большой, красивый, сильный. Прямая противоположность мне, особенно по характеру. Он бился как лев, если хотел заполучить что-то. Всегда стремился побеждать. Да-да, он был из тех, кто всегда побеждал. В нашем доме все решал он. Он решил, что мои братья должны стать чемпионами, в спорте, в жизни. И он никогда не сомневался в своей правоте! Никогда не выказывал ни малейшей слабости и сомнения. Мой брат должен был стать героем войны, решил он. И брат стал героем войны!

Альдо. Какой из братьев?

Розмэри. Самый старший. Который погиб в Европе. Он был летчик.

Альдо. «Мой брат был летчик. Он желал покорить множество земель и улетел на войну. И завоевал в Испании, близ Гвадалахары кусок земли длиной два метра, глубиной полтора». Это стихи Брехта.

Розмэри (с горькой усмешкой). Все-то ты знаешь. По всякому поводу у тебя есть, что сказать. Ты бы понравился моему отцу.

Альдо. Надо еще посмотреть, понравился ли бы мне твой отец. Я не уверен.

Розмэри. Если бы ты ему понравился, он бы тебя купил.

Альдо. Что?

Розмэри. Это был один из его способов побеждать. Деньги – сильное оружие, говорил он. И он сделал его для себя с нуля. Когда что-то или кто-то ему нравился, он спрашивал: сколько?

Альдо. Не думаю, чтобы это пришлось бы мне по вкусу. А что касается того, что я все знаю, ты не права. Ничего я не знаю. Хотя прочел гору книг. Особенно ребенком. Тогда только этим я и занимался.

Розмэри. Твоим родителям это нравилось?

Альдо. Разумеется. Они же мне их покупали. Отец всем говорил, что я прочел больше книг, чем он. Это он так шутил. (Пауза). Ну а дальше?

Розмэри. Ты о моем отце?.. Да, мой отец был очень целеустремленный… так он был устроен. А я… я нет. У меня ничего не получалось ни в учебе, ни в спорте. Я всегда была последней…

Альдо. Последней в чем?

Розмэри. Во всем: двигалась хуже всех, соображала хуже всех. А вот мои братья были копия отец: статные, красивые блондины… как киногерои. А я…

Альдо. Ты тоже не страшилка.

Розмэри. Я была никакая. Отец, как мне казалось, меня очень любил… но я… я нутром чувствовала, что смущаю его. Может быть, он стыдился меня. Когда кто-нибудь приходил к нам в дом, он всех нас знакомил с гостями… и когда он представлял им меня, на его лице я прямо-таки читала: как было бы хорошо, чтобы тебя не было. Не знаю, может быть, я сама была в этом виновата… должна была стараться добиваться большего, как мои братья… не так разочаровывать его… Я помню, как однажды, я была совсем маленькой, я помогала няне накрывать на стол… Отец вошел…

* * *

«Отец Розмэри» (строго). Что ты делаешь?

«Розмэри» (испугано). Помогаю няне накрывать на стол.

«Отец Розмэри».Почему такой тон? В чем дело? Ты меня боишься? Меня? Ты не должна никого бояться. Никогда. Ты когда-нибудь видела, чтобы я или твои братья кого-то боялись?

«Розмэри» (чуть слышно). Прости…

«Отец Розмэри».И просить прощения тоже ты никогда не должна. Можно только ради дела… чтобы выиграть время, притупить бдительность конкурента…

«Розмэри».Да, папа.

«Отец Розмэри».Положи вилки и подойди ко мне.

Розмэри кладет вилки на стол и походит к отцу.