Луиджи Лунари - «Трое на качелях» и другие пьесы

Женщина. Да.

Бомж. И что ты на это скажешь?

Женщина. Ничего.

Бомж. Это то, что имел в виду папа?

Женщина. Я этого не знаю.

Бомж (улыбаясь). Неправда, мама, ты знаешь. Просто не можешь этого сказать. Или не хочешь. Потому что понимаешь, что правда на моей стороне, и что тебе было бы правильнее уйти к Карло и помогать ему, когда он карабкается изо всех сил к всемогуществу. Я знаю, что папа имел в виду именно это. И он мне это сказал. Или я каким-то иным образом унаследовал от него это знание. И я, скажем так, вовремя вышел из игры. Я увидел, что это постоянное движение вперед похоже на падение в водоворот, из которого нельзя выбраться и которое уже не остановить. Я признаю, что невозможно стоять на месте. Что вперед идти надо. Но только так, чтобы не получилось, как в случае с Вавилонской башней, когда люди уже не желали остановиться, а тянули ее выше и выше, к самому небу… до тех пор, пока не сошли с ума и не перестали понимать друг друга… Ты меня слушаешь?

Женщина. Да-да, продолжай.

Бомж. Видишь, ты опять говоришь: продолжай. Значит ты меня не слышишь. Сколько раз я заводил с тобой разговор на эту тему!.. Сегодня это последний. Мне больше нечего тебе сказать. Может, только… одну или две вещи. Или сто тысяч вещей. Потому что, ты видишь, мама, я начинаю думать и не могу остановиться… Это тоже водоворот… Другого типа, но по сути тот же самый. Начинаю с какой-нибудь глупости… например, принял ли я таблетку сегодня утром? Или – существует ли Бог? А потом пошло-поехало, одна мысль за другой. Пока не заболит голова… Хорошо ли мы сделали, покинув земной рай?.. А, мама?.. Шимпанзе, увидевший однажды, как мы встали на ноги, подняли голову и ушли, что он подумал о нас?… Нет, точнее, что он подумал бы, если бы мы вернулись? Да еще деформированными по вине какого-нибудь вируса, поглупевшими из-за озоновой дыры, дрожащими, словно желатиновые, лишенные костей… Что скажешь, мама?.. Ты где?

Пока он говорил, Женщина ушла в лачугу и теперь выходит с одеялом, которое набрасывает на плечи сына.

Женщина. Накинь, становится прохладно.

Бомж. Спасибо, мама. Ты всегда знаешь, что важнее всего. Я продолжаю философствовать, а ты замечаешь, что становится холодно… Я тебя очень люблю.

Женщина вновь садится в креслице и принимается за прежнее.

Интересно устроены женщины. Вы привязаны к вещам. Как в той истории, с рыбаком. Кстати, я упустил одну деталь. Это не рыбак был таким амбициозным. Это его жена. Это она его постоянно пилила: какой же ты дурак, что попросил так мало, зови джинна сюда, чтобы он сделал тебя королем, императором, Папой римским!.. И так было во все времена: Ева с яблоком, леди Макбет с отравой…

Женщина. Женщины здесь не при чем.

Бомж. Как это не при чем? Женщины определяют путь мужчины! Мужчины только затем идут по нему… вперед, вперед, дальше… до полной катастрофы!..

Женщина что-то пробормотала.

Что ты сказала?

Женщина. Что это не проблема мужчин или женщин.

Бомж. Может быть. Не знаю, почему мне пришла в голову эта история с женщиной. Она здесь совсем не при чем, ты права. Или, может быть, я чего-то не знаю?.. Чего?..

Смотрит на мать, ожидая ее реакции, но та молчит.

Разве не ты стояла за папиной спиной? Может, это не ты его подталкивала? Подгоняла вперед? Ответь что-нибудь, мама.

Женщина. Я ему помогала. Когда он приходил в уныние, я говорила ему: мужайся. Когда он уставал, я говорила ему: соберись с силами, подумай о Карло, подумай о Джанни.

Бомж. А он?

Женщина. Находил. И силы, и мужество.

Бомж. А тебе не приходило в голову, что думать о нас могло означать совсем другое? Наше сиротство с понедельника до пятницы… его нет… тебя нет…

Женщина. Я не задумывалась.

Бомж. Я понимаю. Думать – вообще нелегкое занятие. Порой оно причиняет боль. И не только, когда нужно выбирать, как поступить в том или ином случае. Но и когда… когда просто думаешь, и все. Как я. Это похоже на блуждание в лабиринте, в хаосе тропинок и дорог, которые открываются перед тобой. Ты поворачиваешь направо и оказываешься в глухом тупике, возвращаешься назад, идешь налево, и оказываешься там же, где только что был. Хотя и в разговоре существует верное направление, но в нем столько возможностей отвлечься, отвлекаешься на то и на это – и теряешь нить… На чем я остановился? Прежде чем… отвлечься?..

Женщина.Почему мы продолжали идти вперед.

Бомж. Вот именно. Почему вы продолжали идти вперед. Какой был в этом смысл? Вперед – куда? Зачем? Чтобы жить лучше? Нет! Что хорошего, когда люди постоянно заняты, делаются дерганными, нервными, у матерей больше нет времени сидеть с детьми, и все кончается тем, что ими вообще перестают заниматься! А все ради денег. Ради того, чтобы забить дом вещами, чтобы на всю катушку пользоваться плодами прогресса… путешествия, телевизор, автомобили, одежда!.. Кто остановился, тот проиграл. Вперед, дальше, выше, копить, делать карьеру, каждый шаг открывает перед тобой возможность следующих двух!.. Это водоворот, и он все быстрее тащит тебя на дно…

Женщина. Не накручивай себя. Тебе это вредно.

Бомж (несколько раз глубоко вдохнув, берет себя в руки). Тебе известно, каким был самый впечатляющий подарок, который в средние века рыцарь мог сделать своей даме? При виде него не могла устоять ни одна женщина. Он раздвигал ноги даже монашкам-затворницам… Не знаешь? Ножницы! И все потому, что это был авангардный продукт, продвинутая технология. Это ценилось больше, чем украшения. Скажи, кто сегодня не в состоянии подарить своей женщине ножницы? Дедушка, если помнишь, раз в год запрягал двуколку и ехал в город послушать оперу на открытом воздухе. А сегодня простым нажатием кнопки на пульте телевизора или, вставив си-ди в проигрыватель, можно увидеть все, что хочешь: оперу, фильм, футбол… А у кого сегодня нет шкафа, забитого одеждой, которая регулярно выбрасывается, потому что вышла из моды четыре месяца назад? Кто сегодня не ездит в горы кататься на лыжах? Не совершает заграничных путешествий? Не лечится, если заболеет? Книги дешевы. Дети ходят в школу. Не все пока, конечно, но спокойствие! Гонка только начинается!.. Пока еще есть различие между высоким и низким, богатым и бедным. Но чем шире прогресс, тем больше вещей для всех! Не одних ножниц! И если продолжать делать вещи, их будет столько, что в конце концов не хватит даже жизни воспользоваться ими! Их будут просто выбрасывать на свалку! У людей есть все, мама! Больше, чем все! Какой смысл завидовать тому, кто имеет много, если последний человек в нашей волшебной стране изобилия имеет в сто раз больше того, чем в состоянии употребить? Какая необходимость в революциях, отстаивании прав, социальных битвах?.. Подумай о коммунистах, мама! Если бы сто, двести лет назад им показали, как сегодня живет последний батрак… знаешь, что бы они сказали? «Как! Рабочий день всего восемь часов?! И есть те, кто предлагает работать еще меньше? И зарабатывают люди столько, что в состоянии купить себе автомобиль? И голосуют, и решают, и прекрасно одеваются, и посылают детей учиться в университеты? Но тогда, – сказали бы они, – тогда все сделано, тогда мы победили, это рай земной, это коммунизм!» Пришлось бы объяснять им их заблуждения. Но они, с их шестнадцатичасовым рабочим днем, с их детьми, обреченными на ту же беспросветную жизнь, с их болезнями, никогда бы нам не поверили!.. «У нас будет всего больше, чем мы можем мечтать!» Вместо: «У вас всего слишком много, поделитесь с бедными!» «А теперь у нас все права, и нет необходимости рассчитывать на милостыню или христианское милосердие! Мы победили! Карл Маркс послал в задницу Иисуса Христа!»… Как ты считаешь, мама, папе понравился бы такой разговор? А тебе? Тебе нравится, что я говорю? (Приближается к матери, обходит ее, чтобы увидеть лицо, без удивления). Ты плачешь? (Ласково). Да, ты права, тут нет ничего смешного. Бедные люди!.. (Отходит от нее и вновь поворачивается к ней спиной). Потому что этот механизм, который все время несет нас вперед и наверх, делающий нас все богаче… деньгами, вещами… позволяющий нам владеть, потреблять, бесконечно работая, чтобы производить больше и больше… этот механизм поражен вирусом, все разъедающим, все развращающим и, в конце концов, ведущим к гибели. Вперед, вперед, все время вперед… А что на финише, скажите, Бога ради, если у нас каждый – враг всем, каждый должен взять верх над другими, рискуя надорвать себе пупок! Кому нужна победа такой ценой? Мы вернулись в лес, мама! И кто победит, здесь, в лесу? Кто окажется более сильным, более способным выжить? Какой человеческий вид готов к этому? Только существа без памяти детства, безжалостные, не знающие нежности и любви! Внедренные словно шестерня в систему сцепления по имени жизнь, с заложенной в них программой производить, строить, зарабатывать, рваться вперед! Какими монстрами будут выглядеть те, кто окажется самыми приспособленными и кому удастся победить в этой гонке?.. Я очень испугался тогда, мама. Когда мне привиделся отец в очереди на бензоколонке. Ужас, который я испытал, отбил у меня желание жить этой жизнью. И я решил выйти за ее пределы. Хватит, довольно, сказал я себе. Жизнь – здесь, коль скоро она невозможна в другом месте. Здесь моя земля, река, эта ужасная манна, которая каждый день падает с неба… Я роюсь в ней, чтобы прочитать в этих никому не нужных газетах о том, что происходит там, у них… Там разрушают мир, мама, ради того, чтобы сделать еще один шажок вперед, единственный мир, который у нас есть… И когда мне удается в моих размышлениях придти к какому-то выводу, прежде чем моя голова начинает раскалываться от боли, я вижу такую финальную сцену: обезумевшая молекула, угасающий глаз, бессмысленные слова, вытекающие, словно слюна изо рта, уши, сплавляющие разрозненные звуки в одно мучительное беспрерывное мычание, и люди-призраки, бродящие среди руин… И при всем при том, мама, это все же не трагедия! Другие божьи твари продолжают свою отрегулированную мудрую жизнь. Растения и травы покрывают руины, пчелы таскают нектар в ульи, обезьяны ловят блох у своих малышей, дельфины танцуют в волнах, рыбы замечают, что вот уже некоторое время в морях живется лучше… И только человек, покинув рай земной, бросил вызов Богу и выиграл, но не сумев распорядиться победой, плохо кончил! Придется подождать другого раза! У жизни достаточно времени, правда, мама? Однажды, быть может, попытается кто-нибудь другой! Или нет. Что ты скажешь на это?