Ниал Фергюсон - Восхождение денег

Не кажется ли вам, что мы это уже проходили? В первую волну глобализации, сто лет назад, многие инвесторы видели прекрасный симбиоз между финансовым центром того времени, Великобританией, и самой динамичной экономикой континентальной Европы, Германией. Тогда, как и сейчас, граница между симбиозом и соперничеством была очень размытой 114. Что может поставить крест на сегодняшней глобализации, как то произошло с ее предшественницей в 1914 году? Очевидный ответ – ухудшение политических отношений между Вашингтоном и Пекином, вызванное торговым спором, связанным с Тайванем, Тибетом или еще с чем-нибудь 115. Пока такой сценарий кажется невероятным. Но если он станет реальностью, будущие историки с легкостью определят цепь событий, которые привели к нему. Кто-то будет возлагать вину на слишком напористый Китай, кто-то – на ошибки уставшей от своего могущества Америки. Специалисты по международным отношениям без сомнения укажут среди причин войны развал мировой системы торговли, гонку за природными богатствами и столкновение цивилизаций. Обращение к истории делает большую войну весьма вероятной. Кое-кому может даже показаться, что резкий скачок цен на сырье с 2003 по 2008 год отражал подсознательное ожидание рынками грядущего конфликта.

Важный урок, который нам следует извлечь из истории, заключается в том, что большая война может разразиться в любой момент – даже когда ее участники связаны очень прочными торговыми отношениями, а главенство англоговорящей империи кажется непоколебимым. Второй урок: чем дольше мир живет без войны, тем сложнее ее всем представить и, возможно, тем легче ей начаться. Урок третий: кризис бьет по беспечным инвесторам гораздо сильнее, чем по тем, кто уже хоть раз обжигался. Мы не раз видели, что большие кризисы происходят настолько редко, что управляющие фондами, трейдеры и банкиры могут вообще не знать, как с ними справляться. Средний трудовой стаж глав компаний на Уоллстрит – чуть больше двадцати пяти лет 116, что означает, что их практический опыт не простирается дальше 1983 года и не охватывает начало великого роста нефтяных цен и десять лет после него. Одно это – достаточный повод для изучения истории финансов.

Финансовый мир как он есть – плод четырех тысячелетий экономической эволюции. Сначала были деньги; воплотив в себе отношения между кредитором и заемщиком, они породили банки – вместительные и постоянно растущие площадки для превращения сбережений одних в ссуды другим. В XIII веке человек открыл для себя государственные облигации как средство защиты потоков процентных платежей; первое по-настоящему выгодное общественное предприятие, рынок облигаций позволил проводить оценку бумаг и их обмен друг на друга и на деньги. С XVII века похожим образом стало можно приобретать доли в акционерных компаниях. С XVIII века страховые фонды, а за ними и фонды пенсионные использовали свой большой размер и закон больших чисел, чтобы создавать экономическую защиту от поддающихся вычислению рисков. В XIX веке орудия борьбы с риском вышли на новый уровень – фьючерсы и опционы стали первыми в ряду производных финансовых инструментов, или деривативов. Наконец, в XX веке миллионы людей по всему миру поддались на уговоры политиков и поместили подавляющее большинство своих средств в недвижимость.

Наличие этих институциональных новшеств – банков, рынка облигаций, фондового рынка, страхования и демократии домохозяев – стало подспорьем в долгосрочном развитии одних стран, а их отсутствие больно ударило по другим: финансовые посредники позволяют распределять ресурсы с большей пользой, чем, к примеру, при феодализме или централизованном планировании. И ничего удивительного, что укрепившаяся на Западе финансовая модель затем расползлась по всему миру – сначала под видом империализма, затем в одеждах глобализации 1. Победно шествуя по миру и эпохам, от древней Месопотамии до Китая наших дней, деньги служили чуть ли не главной движущей силой прогресса: бесконечная вереница изобретателей и посредников, связавших наш мир в единое целое, не меньше великих ученых и юристов сделали для того, чтобы вытащить человека из болота натурального сельского хозяйства и уберечь его от мальтузианской ловушки. Об этом говорит и Фредерик Мишкин, в прошлом член совета управляющих Федеральной резервной системой: “Финансовая система – мозг экономики… Она направляет капитал – кровь в теле общества – туда, где он нужен больше всего. Если бы капитал использовался неверно или застыл на месте, эффективность работы экономики тут же упала бы, а экономический рост замедлился” 2.

Восхождение денег всегда протекало не без затруднений, и так будет впредь. Американские горки финансовой истории мира помнят много взлетов и падений, лопнувших пузырей, маний и паник, потрясений и крушений 3. Недавно исследователи изучили данные по ВВП и потреблению разных стран с 1870 года до наших дней; они насчитали 148 кризисных ситуаций – когда ВВП падал на 10 % или больше – и 87 случаев, когда нечто подобное происходило с потреблением, и пришли к выводу, что вероятность финансовой катастрофы в каждом конкретном году составляет порядка 3,6 % 4. Наши инструменты защиты от неизвестности усложнились до почти что невозможного, но и сегодня планета Финансы все так же уязвима перед лицом напастей. Похоже, таков наш удел – быть “одураченными случайноетью” 5и натыкаться на “черных лебедей” 6в самый неподходящий момент, и находчивость здесь бессильна. (Некоторые искренне уверены, что прямо на наших глазах стремительно теряет воздух надувавшийся несколько десятилетий “сверхпузырь” 7.)

Существуют три основные причины хронической нестабильности финансовой системы. Во-первых, никакого “будущего” нет – есть лишь множество возможных вариантов развития событий, покрытых пеленой неопределенности, а вовсе не прозрачной накидкой риска. На принципиальное различие между двумя понятиями еще в 1921 году обращал внимание Фрэнк Найт: “Неопределенность не следует путать с хорошо знакомым нам риском, хотя разделительную линию между ними никто так толком и не провел… Измеримая неопределенность, или собственно “риск”… настолько отличается от неопределенности неизмеримой, что ее вряд ли имеет смысл называть неопределенностью ”. Проще говоря, большая часть событий в нашей жизни не имеет ну совсем ничего общего с игрой в кости. Раз за разом в ней происходят непохожие друг на друга вещи, либо “уникальные, либо настолько редкие, что на полученных с их помощью данных не построить серьезной теории, не оценить вероятности такого же события в будущем” 8. Ровно о том же в 1937 году замечательно писал Кейнс: