Анри Лефевр - Производство пространства

Итак, в пространстве гомогенизации нет ничего гомогенного. Оно «полископично» и множественно; оно содержит и на свой лад принудительно унифицирует отдельные разрозненные фрагменты и элементы. Оно возникает в истории как среда социально-политического компромисса между аристократией и буржуазией (между земельной и денежной собственностью) и в дальнейшем опирается на конфликт между финансовым капиталом – предельной абстракцией – и действиями во имя пролетариата.

В эту текстуру (в эту ткань) вторгается на правах действующей идеологии, поставляющей мотивировки и обоснования, пространство, которое разрабатывают художники-авангардисты – те, кто берет в расчет обрушение системы координат. Они наглядно представляют предмет в пространстве господствующей социальной практики. Одновременно со стороны архитекторов и урбанистов привносится (также в качестве действующей идеологии) идея первичного пустого пространства как содержащего, куда помещаются фрагменты содержимого, как нейтральной среды, принимающей в себя разрозненные предметы, людей, жилые дома. Коротко говоря, перед нами бессвязность под знаком когерентности; разделение и распад в целостности; текучее и мимолетное в устойчивом; конфликтные отношения в рамках внешней логики и результативной комбинаторики.

Абстрактное пространство обладает также множеством иных черт. Именно в нем желание отделяется от потребностей, а затем не самым удачным образом согласуется с ними. В нем располагается и распределяется средний класс, (внешне) нейтральный, ибо в социально-политическом плане он находится между двумя полюсами – буржуазией и рабочим классом. Пространство не служит «выражением» этого класса; напротив, оно отведено ему в рамках основных действующих стратегий. Средний класс обретает то, к чему стремится, – зеркало своей «реальности», умиротворяющие репрезентации, картину социального мира, в которой у него есть обеспеченное, отведенное ему место. Тогда как на самом деле в этом пространстве средний класс с его невнятными устремлениями и более чем внятными потребностями подвергается манипуляциям.

Абстрактное пространство, средоточие властных стратегий, есть также место миметических споров и утех: моды, спорта, искусства, рекламы, сексуальности, превращенной в идеологию.

В абстрактном пространстве, то есть пространстве анафоризации (которая преобразует тело, перенося его за собственные пределы, в сферу идеально-визуального), совершается также странная подмена, связанная с проблемой пола. В той мере, в какой сексуальные отношения естественны, они предполагают обоюдность; в дальнейшем эта связь может получить абстрактное обоснование и легитимацию и тем самым превратиться в социальную реальность (ошибочно именуемую «культурной»). Физическая взаимность, будучи узаконена, становится обоюдным договором, «обязательством», свидетелем и гарантом которого выступает власть. Однако в ходе этого процесса изначальная связь претерпевает серьезное изменение.

Пространство подмены, где природа замещена холодной абстракцией, отсутствием удовольствия, – это ментальное пространство кастрации (одновременно фиктивной и реальной, символической и конкретной). Это пространство метафоризации , где образ женщины вытесняет реальную женщину, где ее тело распадается на части, где разбивается желание и дробится жизнь. В абстрактном пространстве царит фаллическое одиночество, саморазрушение желания. Секс заменила репрезентация секса, обозначаемая словом «сексуальность», за апологией которой скрывается ее обесценивание.

Секс, утративший свой природный статус и тщетно взывающий к «культуре» тела, также становится локализацией, спецификацией, специализацией со своими локусами и органами: «эрогенными» зонами, предписанными сексологами, «органами» репродукции. Сексуальность (не культура и не природа), судя по всему, есть кодированная и декодированная подчиненная подсистема: она – жестко заданное опосредующее звено между «реальным» и воображаемым, между желанием и страхом, между потребностями и фрустрацией. Само тело, оказавшись в абстракции пространства, разделенного на особые локусы, распадается на части, превращается в пыль. Представленное на рекламных изображениях тело (ноги для чулок, груди для бюстгальтеров, лицо для макияжа и т. п.) разрушает желание, обрекая его на тоскливую фрустрацию и неудовлетворенное удовлетворение локальных потребностей. Телесная смерть в абстрактном пространстве – и в меру его воздействия – совершается двояко: символически и конкретно. Конкретно: в результате того или иного насилия. Символически: через фрагментацию живого. В частности, женского тела, превращенного в меновую стоимость, товарный знак и самый товар.

Секс и сексуальность, удовольствие и наслаждение отождествляются с «досугом» в местах, специально предназначенных для досуга: в городах, на курортах, в горах, на пляжах. Пространства досуга эротизируются; таковы ночные пространства кварталов, отведенных под иллюзорное празднество. Эрос, как и игра, превращается в потребителя и объект потребления. Посредством знаков? Да. Посредством зрелищ? Да. Абстрактное пространство кастрирует дважды: вычленяя фаллос, отделяя его от тела и закрепляя в пространстве (вертикаль), помещая его под надзор взгляда. В мире знаков визуальное и дискурсивное усиливают друг друга (служат друг для друга контекстом). «По указке коммерческого терроризма», как пишет Шелски? Да. Но также – и это главное – посредством локализации, дробных специализированных пространств, принимающих во всем мире однородную форму. Абстрагирование тела завершается посредством (функциональной) фрагментации и локализации.

Странное пространство: гомогенное и состоящее из разного рода гетто. Прозрачное и лживое – полное ловушек. Ложно правдивое, «искреннее»: не объект ложного сознания, но, напротив, локус и среда, порождающие (производящие) ложное сознание. Присвоение этого пространства, которое в любом случае, даже будучи успешным и конкретным, должно было бы сопровождаться символизацией (появлением символов, представляющих его, делающих его присутствующим здесь и сейчас), оказывается означенным и тем самым иллюзорным. Приняв данную дилемму, мы обнаруживаем, что ее импликации и следствия почти неисчерпаемы. Абстрактное пространство содержит многое, но не указывает на свое содержание, а скрывает (отрицает) его. Оно содержит четко заданное воображаемое: образы-фантазмы, символы, которые с виду относятся к «чему-то другому», но образуют его содержимое. Оно содержит репрезентации, производные от установленного порядка: статусы и нормы, локализованные иерархии и иерархии локусов, связанные с локусами роли и ценности. Такие «репрезентации» действуют в пространстве и через пространство, служащее их носителем и обеспечивающее их действенность, как указания и предписания. В этом пространстве происходит бесконечная подмена вещей, действий, ситуаций – репрезентациями (идеологическими, а значит, абсолютно неэффективными). «Мир знаков» – это не только пространство, занимаемое знаками и изображениями (предметами-знаками и знаками-предметами). Это пространство, где Эго связано уже не со своей природой, не с материей и даже не с «вещностью» вещей (товаров), но с вещами, которые дублируются знаками и вытесняются (замещаются) ими. «Я» – носитель знаков и имеет дело только с другими носителями знаков.