Дайана Койл - ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом

Схожим образом воздействовало на ВВП и второе новшество, которое американская статистика внедрила в тот же период. Приобретение программного обеспечения компаниями перестало считаться промежуточным потреблением и перешло в разряд инвестиций. Иными словами, программное обеспечение больше не рассматривалось подобно комплектующим или канцелярским товарам, которые одна фирма покупает у другой и которые в конце концов должны быть исключены из итоговой суммы ВВП. Теперь его приравняли к машинам или новому заводу, который изнашивается, но с течением времени приносит доход. Это методологическое нововведение вызвало споры. Так как программное обеспечение, как правило, устаревает гораздо быстрее, чем станки в производстве – возможно за два года, но не за 10 лет, – речь идет о несколько ином типе долгосрочных товаров. Иногда бывает трудно понять, кто покупает тот или иной вид программного обеспечения – фирмы или потребители для домашнего пользования. Скажем, многие мелкие и средние предприятия могут прийти в магазин офисной техники или крупный торговый центр, чтобы приобрести там программу для бухгалтерского учета, тогда как крупная корпорация отправится к поставщику. Поэтому собрать нужные первичные данные непросто. Наконец, есть тесное переплетение между программами, установленными на компьютер, и его характеристиками производительности, поэтому существует опасность, что одновременное применение гедонического индекса и классификация ПО как инвестиций ведут к повторному учету улучшений в качестве. Тем не менее подобная точка зрения на покупку программ уже упрочилась среди государственных статистических служб.

Благодаря внесенным статистическим изменениям, в конце 1990 – начале 2000-х годов сложилась картинка бурного роста реального ВВП. Нельзя, конечно, сказать, что она была ложной, ведь в экономике происходил циклический подъем. Однако вполне вероятно, изменившиеся методы учета ее чрезмерно приукрашивали. Более того, поскольку США первыми стали строить гедонические индексы цен для подобных товаров, несомненно, создавалось впечатление, что американская экономика превосходит своих европейских и японских конкурентов. На другом берегу Атлантики экономические власти недоумевали: почему, если вычислительная техника доступна для фирм по всему миру, компьютерная революция приносит свои дары производительности только американцам? В США между тем вовсю чествовали свое первенство – «новую парадигму» экономики, ее главных героев из Кремниевой долины и безудержный биржевой рост. Экономические шоки, конечно, никуда не исчезли: в 1995 г. Мексика оказалась на грани дефолта, в 1997–1998 гг. в Азии случился финансовый кризис и разорился Long Term Capital Management. Однако после принятия кратковременных антикризисных мер они быстро угасали; это касалось даже шоков 2001 г., когда рухнул пузырь высокотехнологичных компаний и произошли террористические атаки 11 сентября. Казалось, экономика настолько сильна, что справится с любыми препятствиями, и после короткого и мягкого спада 2001 г. ВВП продолжил расти.

Период «новой экономики» поставил несколько вопросов об измерении ВВП, и они отрыты до сих пор. Во-первых, ВВП всегда плохо отражал сферу услуг, в то время как доля услуг в расходах продолжала увеличиваться. Во-вторых, используя ВВП, невозможно уловить самую яркую и важную черту современного капитализма, как «машины инноваций» [77]. Возможно, более показательным является не масштаб экономики, а разнообразие товаров и услуг. По оценкам исследования, вышедшего в 2001 г., скорость увеличения товарного разнообразия в США за последние 40 лет была поразительной – 1 % в год, причем рост усиливался [78]. ВВП был придуман до того, как начался этот интенсивный рост, и преимущества товарного изобилия от него ускользают (за исключением товаров, для которых считают гедонические индексы цен).

Эти два недостатка при учете ВВП наложились друг на друга, поскольку существенная часть роста сферы услуг после 1980 г. приходилась на деловые и профессиональные услуги, в том числе совершенно новые виды деятельности, принадлежащие информационно-телекоммуникационному сектору. В своей книге, вышедшей в 1996 г., я отмечала, что хотя ВВП рос уже целое десятилетие, его буквально нельзя было пощупать, ведь прирост добавленной стоимости полностью приходился на те или иные виды нематериальных товаров [79]. Лекало, рассчитанное только на материальные товары, плохо подходит для национальной экономики, которая становится все менее осязаемой.

Из всего вышесказанного следует вывод: ВВП не служит и никогда не предназначался для измерения уровня благосостояния. Он измеряет производство. Как мы уже видели в гл. I, создание меры экономического благосостояния было одним из устремлений Саймона Кузнеца, одного из первопроходцев национального счетоводства. Но потребности военного времени отодвинули эту задачу на второй план, так как главной целью было измерение производства и производственных возможностей, необходимое, чтобы достигнуть максимальной эффективности в использовании скудных материальных ресурсов и труда. Если цель – разработать меру экономического благосостояния нации, то ВВП не следует брать за отправную точку. А следовательно, любой, кто пытается исправить ВВП – путем гедонических индексов или более решительные мер вроде тех, что выдвигают критики ВВП (их мы рассмотрим в следующей главе), – идет против изначального смысла этого показателя.

Античная трагедия строится вокруг трех элементов: гордыни (hubris, хюбрис), умопомрачения (ate, ате) и возмездия (nemesis, немезис). В 2008 г. старый сюжет разыгрался в новой постановке, и сценой для финансового кризиса стал весь земной шар.

Сначала была гордыня: господствующую модель экономического роста провозгласили верхом совершенства. Несомненно, у этой модели была почва в виде новых технологий; но свою роль сыграли и финансовое дерегулирование, и идеология «свободного рынка», и глобализация финансов и торговли. В 1990–2000-е годы глобализация захватывала все новые сферы и страны и одновременно с этим множилось число ее противников, считавших, что она создает слишком сильные и неблагоприятные побочные эффекты. Главную пищу для критики дал рост глобального неравенства – уровень ВВП на душу населения в богатейших странах вырвался далеко вперед по сравнению с самыми бедными странами, по большей части расположенными в тропической Африке. Большинство экономистов (включая автора этой книги) считали, что, хотя критики глобализации исполнены лучших побуждений, они заблуждаются, так как экономические силы, которым они противятся, на деле улучшают жизнь во многих развивающихся странах, в особенности в Индии и Китае, хотя при этом сохраняется меньшинство бедных стран, совершенно отрезанных от международных потоков финансов и торговли вследствие внутренних конфликтов или безобразного политического руководства. Основная часть экономистов были уверены, что глобализация, включая растущий объем международных инвестиций, несла положительные изменения. Свое убеждение они обосновывали главным образом тем, что в Индии и в особенности в Китае, стремительно включавшихся в глобальный рынок, бедность сокращалась. Это осталось верным и после кризиса. К категории формирующихся рынков (emerging markets) присоединился ряд новых стран: Индонезия, Нигерия, Гана, Мозамбик.