Авнер Грейф - Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли

Очевидно, что ничего подобного в мусульманском мире не происходило. Хотя даты установить трудно, все же, видимо, широкомасштабные социальные структуры, основанные на родстве, сохранялись там постоянно. Как хорошо известно, ислам создал сильное чувство общей мусульманской идентичности, защищая идеал сообщества верующих с равными правами, уммы.

Действительно, к VIII в. принадлежность к этому религиозному сообществу больше не зависела от конкретных политических, этнических или племенных объединений. Тем не менее социальные структуры, основанные на родстве (племена, кланы и роды), по-прежнему играли центральную роль в мусульманском мире [Watt, 1961; Cahen, 1990; Rahman, 2002; Rippin, 1994; Crone, 2004].

Первоначально мусульманское сообщество, состоявшее в основном из членов арабских племен, было практически сегрегировано от других племенных линий. Со временем члены других этнических групп, менее сегрегированные по племенной линии, чем арабы, приняли ислам, что привело к относительному закату трайбализма на мусульманском Среднем Востоке в целом. Но все же крупные социальные структуры, основанные на родстве (в частности, племена, этнические группы, кланы и крупные семьи), оставались важными институциональными элементами.

Действительно, политическая и военная история мусульманского Среднего Востока показывает неизменную важность племен и этнических групп [Saunders, 1965; Hodgson M., 1974, vol. 1; Kennedy, 1986; Lapidus, 1989; Greif, 2002; Crone, 2003, 2004]. Этот исход отражает историческое наследие религии и первоначальную слабость государства. «Племенная традиция [господствовавшая в мусульманском мире в течение первых двух десятилетий]… обязана своим характером отсутствию государства… родственники держались вместе, чтобы не остаться порознь» [Crone, 2004, p. 51].

Однако, по иронии судьбы, племенной строй также отражал стратегию, которую первые халифы применяли в целях сохранения уммы. Впервые ее использовал первый халиф Абу Бакр, столкнувшийся после смерти Мухаммеда в 632 г. с бунтами, известными как «войны отступников». При поддержке арабских племен, которые остались ему верны, Абу Бакр принудил раскольников сдаться. Кроме того, он инициировал политику, усилившую племенные союзы.

Абу Бакр и его преемник халиф Умар I (634–644) начали мусульманскую военную экспансию за пределы Аравийского полуострова и поделили военные трофеи между различными членами уммы. Постоянное годовое вознаграждение за поддержку уммы выдавалось индивидам, но в контексте племени. Это означало, что человек получал вознаграждение в зависимости от своей принадлежности к племенному союзу. Более того, эта система была установлена для того, чтобы сохранить разделение между завоеванным неарабским населением и их арабскими правителями, а также среди различных арабских племен. Арабы создавали города-гарнизоны, в которых они селились, и каждый район был населен определенным племенем [AlSayyad, 1991]. Обособленность от местного населения усиливалась за счет запрета покупки арабами земель за пределами Южной Аравии.

Первая правящая династия мусульманской империи, Омейяды, продолжала эту политику, но дополнила ее, по-разному относясь к разным этническим группам мусульманского мира. Хотя обращение в ислам поощрялось (например, налоговыми льготами), новообращенные при этом подвергались институциональной дискриминации. Они не могли занимать должности во власти, не могли служить в привилегированной кавалерии и получали неравную долю при дележе военных трофеев. Даже термин, которым называли неарабов, новообращенных в ислам, показывает, до какой степени умма в этот период ассоциировалась с арабской правящей элитой. Новообращенного называли мавля (освобожденный раб, буквально – «вновь родившийся») – термином доисламского происхождения, который в Южной Аравии использовался для обозначения индивидов, которые были пришлыми, не интегрированными членами племени.

Эта стратегия «разделяй по социальным линиям, вознаграждай за поддержку и властвуй» извлекала преимущества из существующих внутри складывающейся исламской империи социальных дифференциаций для создания сильной военной коалиции. Она по-разному вознаграждала членов отдельных социальных структур, таких как этнические группы, племена и кланы. В то же время эта стратегия усиливала существующие социальные разделения и препятствовала социальной интеграции уммы. Даже социальные различия между арабскими племенами оставались в неприкосновенности и находили выражение в постоянных внутренних военных конфликтах в эпоху Омейядов (которая продлилась до 751 г.).

Неарабы сохранили свою особую социальную идентичность, а в некоторых случаях эта социальная дифференциация выражалась и заново генерировалась через религиозное разделение. Мусульмане, которые не были арабами, такие как берберы и персы, приняли особые варианты ислама, отражавшие их неудовлетворенность системой и позволявшие им находить религиозное оправдание своим возражениям.

Обобщая, можно сказать, что последующая политическая история мусульманского мира характеризуется конфликтами между группами с разным этническим происхождением, такими как арабы, персы, берберы, турки и курды. Правители с трудом находили поддержку за пределами своей этнической или племенной группы, что отразилось в их усиленной опоре на рабов (мамлюков), купленных детьми и воспитанных так, чтобы стать солдатами и администраторами. «Исключительная личная преданность раба или клиента-солдата», который не был членом существующих социальных структур по рождению, была «жизненно необходима для политического превосходства правителей» в донововременном мусульманском мире [Lapidus, 1989, p. 148].

Возможно, наилучшими индикаторами различия между социальными структурами двух обществ были брачные модели. В целом единокровные браки представляли собой средство сохранения кланов, родов и большой семьи. Эти браки были и до сих пор остаются распространенными на мусульманском Ближнем Востоке и в Северной Африке. В этом регионе число браков, заключаемых между людьми, являющимися двоюродными или еще более близкими родственниками, самое высокое в мире. В этом поколении и в каждой стране региона такие браки составляют от 20 до 50 % от общего числа [Bittles, 1994]. На Западе сегодня они составляют меньше 1 % [247]. Эта практика могла предшествовать исламу, отражая наследие племенного строя и желание сохранить контроль над богатством семьи, но в то же время ее поощрял мусульманский закон о наследовании [Hodgson M., 1974, vol. 2, p. 124]. По этому закону индивид слабо контролировал распределение своего имущества после смерти. В таком контексте единокровные браки позволяли сохранить нетронутым семейное богатство. Мусульманский закон о наследовании также укреплял большую семью в целом, предписывая, чтобы имущество делилось между многими родственниками [Schacht, 1982 [1964], p. 169–174].