Габриэль Тард - Преступник и толпа (сборник)

Бони имеет основание говорить, что гипнотическое внушение дает в психологии единственный известный метод опытного исследования. Можно было бы прибавить: и в социологии. Действительно, оно дает не только средство разобщать самые мелкие умственные действия (например, случай отрицательных внушений), но и разложить до крайних элементов умственную жизнь загипнотизированного. Благодаря единственной и особой связи с гипнотизером оно обнажает донага элементы социальной жизни.

В казармах жандармов мужа наказывают за погрешности жены. Это немного расширяет принцип.

Прибавим, что при его опасной болезни следовало бы ему, как, впрочем, и большей части сумасшедших, запретить производить на свет детей. Действительно, в тех случаях, где причиной поступка, возвращение которого надо предупредить, является безумие, повторение этого поступка возможно, кроме привычки, только в силу наследственности , а не подражания. Запрещение брака правильно было бы признать эквивалентом наказания.

Конечно, я сложно, но общество, суживая значение своих составных единиц (сначала племени, потом все более и более сокращающейся семейной группы, затем личности), не могло бы опуститься до этого я и взять его как общее. Таким образом, все добровольное в личной деятельности доступно социальному развитию, потому что, как очень хорошо показал Рибо, добровольному действию свойственно быть не только простым преобразованием отдаленного сознания, но принимать участие во всей группе сознательных или подсознательных состояний, составляющих я в данный момент.

Дальше увидят, что это наблюдение приложимо к Франции, если исключить Корсику.

«Криминология» Гарофало.

Тот же контраст заметен в Испании. В северных провинциях среднее число преступлений, а особенно преступлений против личности, ниже числа их в южных провинциях. Может быть, подумают, что во время владычества арабов было то же самое? И сочтут, что тогда, как и теперь, общее число преступлений, сопровождаемых насилием, на этом полуострове было в 4 раза больше, чем во Франции?

В этом отношении не самые теплые части, а самые холодные, то есть горы, имеют самую высокую преступность. Например, юг Франции, Восточные Пиренеи, Ардеш, Лозер, не говоря уже о Корсике. Причина этому та, что горные местности самые нецивилизованные.

Гарофало объясняет эту разницу различием рас. Я думаю, что это опять заблуждение. Национальная привычка, свойственная не исключительно только итальянской расе, то есть привычка к мести, в достаточной мере объясняет насильственную преступность этой нации. Но мне тяжело говорить о Гарофало только с целью противоречия ему, и я пользуюсь случаем, чтобы похвалить основательную глубину взглядов его произведения.

Это значит, что противоположный тезис не был подтвержден, но для одной очень древней эпохи Cazauvieilh в 1840 году старался установить, кажется, что число самоубийств и число преступлений, основанных на насилии, всегда прогрессируют и убывают вместе.

Пруссия – редкость для цивилизованных государств: в ней убийство находится на пути значительного роста, несмотря на прогресс ее культуры. Это, может быть, последствие социального равновесия Европы (поставленного на место древнего политического равновесия), которое стремится установить уровень преступности у наций с равной цивилизацией. Действительно, Пруссии остается сделать еще несколько шагов по тому же пути убийств, чтобы достигнуть уровня, например, Франции.

«Существуют два исключения, – говорит Бертилльон. – При ближайшем исследовании эти исключения становятся чисто кажущимися и подходят под общее правило».

Это различие очень существенно. Вспомним, на самом деле, громадное расстояние, отделяющее католические кантоны от протестантских, – насчитывается пять разводов в Виллиссе, например, а в Шафгаузене более 100.

«Мы видели, – говорит Бертилльон, – громадное влияние религии на частое повторение развода». Он прибавляет, правда: «она действует в том же смысле и на самоубийство, но гораздо слабее». Это гораздо слабее очень спорно и приложимо самое большее к различному участию разных стран в прогрессии самоубийств, а не к самому факту этой прогрессии.

Допуская даже, что цивилизация морализует, в чем со своей стороны я не сомневаюсь, все-таки можно спросить, было ли у нее время разрушить растлевающее, как говорят, действие, очень длинного древнего периода и возвратить нас к нравственному уровню наших первых прародителей. Изменение нравов и нравственности известно.

Рост детоубийств, хотя и довольно слабый, важен как знак падения нравов, потому что при этом стыд, связанный с незаконным материнством, уменьшается вместо того, чтобы увеличиваться.

Открытые Pall Mall Gazette соблазны не представляются исключительными в нравственности нации, может быть, справедливо считаемой на континенте самой непорочной, и особенно в своих цивилизованных классах. Чрезмерное нервное возбуждение и ослабление мускулов, действие развития городской жизни, доводят до нимфомании и приапизма. Более ранняя, более продолжительная, более свободная и более бесплодная любовь – по таким признакам узнается повсюду, и в нации, и в классе, успех цивилизации. Смотрите у Тэна в Ancien Regime об аристократических нравах в XVII веке.

В XV веке в некоторых областях Италии, куда не проникала культура, сельские жители неизменно убивали всякого иностранца, попавшегося им в руки. Эта привычка существовала особенно в отдаленных частях неаполитанского королевства ( Burckardt ).

Нецивилизованный человек, живя уединенно в своей маленькой корпорации, стоит в стороне от мира. В его глазах иностранец не имеет почти ничего человеческого, это – добыча; убить его – значит поохотиться; ограбить – сорвать ягоду в невозделанном месте. Действительно, для нецивилизованного человека его племя, его города – то же, что для нас великая европейская семья. Мы так же виновны, убивая европейца или грабя его, как может быть виновен он, убивая или грабя человека из своего города, своего племени. Но разве мы человечнее в отношении европейцев, чем нецивилизованные люди в отношении своих родных или соседей? Вот в чем вопрос. Что касается наших отношений к иностранцам в настоящем смысле этого слова, то есть к варварам или дикарям Африки, Америки или Океании, то я еще раз повторяю, что они суть убийство, грабеж и всевозможные гнусности.