Джульет Марильер - Арфа королей

Ашллин хорошо бегает и еще лучше прячется. Вероятно, ей часто приходится этим заниматься, чтобы вырваться из тюрьмы Мааре. Мы быстро добираемся до места. На противоположном конце конюшенного двора стоят несколько человек – насколько я понимаю, это путники, передающие конюшенным служкам своих лошадей. Внутри, за запертой дверью, Ашллин постепенно расслабляется, хотя и вздрагивает от любого громкого звука снаружи – когда кто-то кого-то зовет или ржет лошадь.

Ее пальчики едва достают до последнего отверстия на свирели Арку, но зато она проявляет больше старания, чем я ожидала. Быстро понимает, что если дунуть слишком сильно, звук получается невыносимо резким, а если слишком слабо, то выходит вялым, если, конечно, выходит вообще. Для начала мы разучиваем четыре ноты и учимся правильно пользоваться языком. Я показываю, Ашллин меня копирует. Она быстро схватывает все на слух и прекрасно умеет сосредотачиваться. Пока мы играем, ее игрушка сидит рядом с ней на скамье, прислонившись спиной к стене, взгляд ее шерстяных глаз устремлен ввысь. Выражение мордочки у зверушки несчастное – зеркальное отражение того, каким нередко бывает лицо ее хозяйки. Может быть, она выглядит такой печальной, потому что старенькая и потрепанная, да и набивка сейчас уже не та, что была раньше.

Время от времени я прошу Ашллин встать и немного походить – это помогает сосредоточиться. То же самое делаю и я. Мы учимся отбивать ритм, сначала ладонями, потом ногами. Через некоторое время она учится правильно ставить пальцы для пятой ноты, что позволит ей играть больше мелодий, я объявляю перерыв и приношу еду и питье.

– После занятий музыкой мне всегда хочется есть, – говорю я.

И это сущая правда.

Свой медовик Ашллин делит на несколько аккуратных частей. Пару кладет на скамью перед своей зверушкой, остальное съедает маленькими кусочками.

– У твоей подружки есть имя? – спрашиваю я.

– Это секрет, – шепчет она.

– О, прости.

– Тебе я сказать могу. Ее зовут Клиэна. В честь богини из легенды.

– Очень благородное имя.

Интересно, у кого нашлось время рассказывать этому одинокому ребенку легенды? Возможно, друзья у нее все-таки есть.

– Она меня охраняет. Ночью, когда я сплю. И днем, когда… В общем, следит, чтобы со мной все было хорошо. Старается.

«Хотя у нее не всегда получается, – думаю я. – Подбрось-ка, Ливаун, пару вопросов».

– Ашллин, а Клиэна у тебя давно?

– С детства. Это подарок Волфи.

– А кто такая Волфи?

Воображение рисует бывшую няню, добрую и умеющую утешить, знающую множество легенд и песен. Может статься, что именно она привила Ашллин любовь к музыке.

Но девочка не отвечает, а когда я смотрю на нее, опять съеживается, забыв о еде, и ее глаза темнеют.

– Это тоже секрет?

После долгого молчания она тяжело вздыхает и шепчет:

– Волфи больше нет.

Она берет игрушку и прижимает к груди, обнимая, словно горячо любимого ребенка. И что же случилось с Волфи? Изгнание? Смерть? Старую няню заменили молодой воспитательницей, гораздо более жестокой? Лорд Кора не производит впечатления несправедливого человека – лишь взвалившего на плечи непосильную ношу. Но если так, то регент, по всей видимости, не перетруждает себя мыслями о благополучии отпрыска королевской крови. Шестилетней девочки.

Пытаться сейчас что-то выведать – неправильно. Но я должна задать один вопрос.

– Ашллин?

– А?

– У тебя на лице синяк. Тебя кто-то ударил?

Она качает головой, не поднимая глаз, и искра восторга, которую я перед этим видела в ее взгляде, исчезает.

– Я умею хранить тайны, – продолжаю я, не в состоянии молчать, – обещаю никому не говорить, что твою игрушку зовут Клиэна. Поэтому если хочешь рассказать мне об этом синяке или о чем-то еще, пожалуйста, расскажи.

Я мысленно извиняюсь перед Арку. И злюсь на себя – разве выполнение миссии не превыше всего? А потом вскакиваю и начинаю мыть деревянные тарелки и чашки, хотя сейчас в этом нет никакой необходимости.

Я слышу едва слышный всхлип. Поворачиваюсь и вижу, что Ашллин плачет. Не роняет кроткие слезинки, а плачет по-настоящему, вздрагивая плечами и зарывшись лицом в потрепанное тельце Клиэны, чтобы заглушить рыдания. Я присаживаюсь перед ней на корточки, но не смею прикоснуться.

– Мне очень грустно видеть, что ты так печалишься, – как можно ласковее говорю я, – прости, что расстроила тебя. Возьмешь мой платок?

Я достаю его из сумки и протягиваю ей.

– Он чистый.

– Я хочу к Волфи. – Слова едва слышны из-за всхлипов. – Но его больше нет.

Значит, не няня. Может, слуга, который был добр к ней? Или другой ребенок, который здесь когда-то жил? Спросить, умер ли Волфи, я не смею. Вместо этого сажусь рядом с ней на пол и даю выплакаться, сожалея, что больше ничем не могу ей помочь. Вскоре ее слезы высыхают, и она сморкается.

– Может, заберемся на большое дерево? – робко спрашивает Ашллин. – Нет, не поиграть на свирели, а просто посмотреть…

Слова едва слышны.

– Я не хочу сердить Мааре, Ашллин. Сегодня нам лучше не забираться на дерево.

Тишина. И шепот:

– Я могу тебе кое-что показать?

– Конечно, можешь. Это здесь?

Она качает головой.

– Нет, на дереве.

– Но я же сказала, что…

– Нет, не на самом верху. Совсем не высоко, в дупле. Мы заберемся туда тихо, как мышки .

Я не могу заставить себя ей отказать.

– Ну, хорошо. Но только недолго. А потом мы пойдем в огород и дождемся Мааре. Там я научу тебя одной песне.

Лицо девочки озаряется слабой улыбкой.

– Какой песне?

– Как насчет колыбельной, которую ты будешь петь на ночь Клиэне?

– Было бы здорово.

– Возьми ее, – я протягиваю ей маленькую свирель, – не насовсем, но попользоваться. В ближайшие пару дней она мне не понадобится. Потренируешься играть то, чему научилась.

На миг ее глаза загораются. Но в следующее мгновение от света не остается и следа.

– Я не могу, – говорит она, – если я буду шуметь, Мааре рассердится.

Я не говорю того, что на самом деле по этому поводу думаю.

– Все равно возьми; засунь за пояс. Я хорошенько попрошу Мааре разрешить тебе немного попрактиковаться, может, в том же огороде.

Понятия не имею, что смогу на этот раз предложить Мааре взамен.

Выйдя, мы видим, что народу вокруг прибавилось – только что прибыл новый отряд, и конюхи ведут в стойла лошадей.

– Бежать не будем, – шепчу я, – просто идем, быстро, но спокойно, высоко подняв головы, словно имеем полное право здесь находиться.

– Как принцессы.

– Как воительницы.

– Как принцессы-воительницы.

– Совершенно верно. Идем.

Дупло на дубе расположено достаточно высоко, хотя и ниже, чем мы забирались в прошлый раз. Внимательно глядя сверху, я могу заглянуть по ту сторону стены и увидеть неметоны, а далеко на западе – зеленые холмы, по склонам которых мы ехали сюда. Меня вдруг одолевает ностальгия по дому – не по Лебяжьему острову, а по настоящему дому и по семье, всегда готовой утешить. Но я решительно прогоняю это чувство.