Морган Райс - Только достойный

Но самым странным было ходить под руку с Альтфором и осознавать, что он – ее муж . Это слово внушало ей ужас. С каждым пройденным шагом ей казалось, что она отвергает Ройса. Гиневьева снова и снова говорила себе, что она делает это ради него. Она должна постоянно напоминать себе о том, что таков путь к власти, что это единственный способ спасти Ройса и свой народ. Если она продолжит сопротивляться, это никому не поможет.

Разумом Гиневьева это понимала, но сердцем ей было больно жить с этим каждый день. Ей было невыносимо разыгрывать любовь к кому-то другому. Это противоречило самой ее сути, жизни, которую она вела. Но она не видела другого способа спасти Ройса.

Хуже всего было то, что – как бы сложно ей ни было это признавать – она не могла сказать, что чувствует себя дискомфортно в объятиях Альтфора. Привыкнув к замужней жизни, она не могла не заметить, насколько это легко, как комфортно она себя чувствует, каким добрым был Альтфор по отношению к ней, каким нежным было его прикосновение. Он столько усилий прилагал для того, чтобы сделать ее счастливой. Он искренне любил ее.

Это тоже было странным чувством. Она не хотела , чтобы он любил ее. Она хотела, чтобы он ее ненавидел. Это все очень упростило бы.

И хотя Гиневьева не любила его, она так же вынуждена была признаться самой себе в том, что она не испытывает к нему ненависти. В мире много гораздо худших мужчин. И это чувство заставляло ее ненавидеть себя еще больше.

«Ты видишь это?» – спросил Альтфор.

Гиневьева подняла голову, отвлеченная от своих мыслей, и увидела, что он указывает рукой на землю перед ними. Она окинула взглядом вид, потрясенная его красотой. Здесь, в конце каменной площади, осмотрев западные сады, прислонившись к мраморным перилам, Гиневьева увидела, что перед ней растянулась вся местность – вид, от которого она никогда не уставала. Она увидела чередующиеся холмы Севании, солнце освещало славные фермы и виноградники. С ними граничили разноцветные поля, на которых фермеры возделывали земли и собирали цветы.

Гиневьева прищурилась и смогла увидеть одну из отдаленных деревень, отмечающих пейзаж. Это была ее деревня, и от этого вида ее сердце наполнилось тоской. Гиневьева очень скучала по своим односельчанам. Она скучала по своей прежней простой жизни. Она променяла бы все это на возможность вернуться на ферму. Став заложницей богатства, она не испытывала радости. Только свобода может принести ей радость.

«Все это теперь твое», – продолжал Альтфор, повернувшись к ней с довольной улыбкой. – «Сегодня мой отец провозгласил меня Герцогом. Поскольку ты – моя женя, то теперь ты – Герцогиня, и ты владеешь всей этой землей вместе со мной. Все, что ты видишь перед собой, Западные земли, я отдаю тебе».

Потрясенная Гиневьева смотрела на него. Всего несколькими словами он дал ей больше земли, чем ее предки смогли бы обработать за всю свою жизнь.

«Это правда», – сказал Альтфор, улыбнувшись. – «Мой отец присвоил мне новый титул этим утром. Теперь я избранный сын. Я – единственный, кто будет править всем этим».

Он улыбнулся, нежно убрав с ее лица прядь волос и пробежав пальцами по ее щеке. Гиневьева желала бы, чтобы эти пальцы не были бы такими мягкими, а прикосновение – таким любящим. Она хотела бы вызывать у него отвращение. И ей было ненавистно то, что это не так.

«Ты – моя жена», – сказал Альтфор. – «Все, что ты хочешь, все, что ты видишь, теперь твое: тот виноградник, тот сад, дома тех людей, вся та деревня. Все , что ты захочешь. Я могу построить дворец только для тебя. Я могу велеть крестьянам добывать золото в шахтах Севании, создать лучшие драгоценные изделия, которые ты когда-либо видела. Мы живем на процветающей земле, и она принадлежит тебе».

Альтфор улыбнулся, очевидно, думая, что произвел на нее впечатление.

Но Гиневьева чувствовала только отвращение. Она ничего из этого не хотела. Те земли, о которых он говорит так, словно они были его личными игрушками, – ее земли, земли ее народа. Гиневьева работала там голыми руками, помогала людям делать эти земли такими, какими они являются. Она, а не он. Что дает ему или любому из дворян право предъявлять на них права?

Гиневьева кипела от гнева внутри, но она заставила себя придержать язык. Она напомнила себе о том, что Альтфор просто хочет выразить ей свою любовь. Он не знает о ее чувствах. А она знает, что борьба с ним ни к чему сейчас не приведет. Она заставила себя вспомнить о том, чего действительно хочет: свободы для Ройса и своего народа.

«Скажи мне», – попросил Альтфор. – «Чего ты хочешь?»

Гиневьева сделала глубокий вдох – долгий, медленный, грустный вдох – повернулась и окинула взглядом местность. Эта была прекрасная земля, и это позор, что ею управляет ограниченное количество людей. Она хотела бы, чтобы люди, находящиеся внизу, были свободны.

«Я прошу только об одном», – наконец, произнесла Гиневьева тихим и нежным голосом.

«Скажи мне, любовь моя, что это?» – спросил Альтфор, сжав ее руки. – «Все, что угодно».

Она сделала глубокий вдох.

«Верни моей семье и моей деревне то, что им принадлежит. Позволь им владеть собственной землей и освободи от необходимости выплачивать десятины дворянам. Они вынуждены отдавать большую часть того, что имеют, и они часто голодают. Особенно дети. Просто позволь им оставить себе урожай».

Альтфор моргнул. Очевидно, он был потрясен.

«Твоя бескорыстная просьба должна была бы удивить меня», – сказал он. – «Но я не удивлен. Такова твоя натура. Твое сердце поистине непорочно. Ты не похожа ни на кого из всех тех, кого я когда-либо встречал».

Альтфор улыбнулся и кивнул.

«Твоя просьба будет выполнена. Твои люди могут оставить себе все, что захотят».

Гиневьева ощутила огромное облегчение. Она поражалась тому, что только что добилась больше, чем смогла бы целая армия. Может быть, все это время Мойра была права.

«А как же ты?» – спросил он. – «Что я могу дать тебе ?»

Гиневьева покачала головой.

«Я ничего не хочу».

Он сжал ее ладони.

«Разумеется, есть кое-что?» – настаивал он.

Внезапно ей в голову пришла мысль. Есть кое-что.

«Есть», – ответила она. – «Братья Ройса. Они до сих пор в темнице, хотя они никому не причинили вреда. Я бы хотела, чтобы их освободили».

Медленно, подобно тому, как темная туча надвигается на солнечный день, лицо Альтфора потемнело.

«Ты все еще мечтаешь о нем, не так ли?» – спросил он мрачным голосом. Этот вопрос прозвучал как обвинение.

Гиневьева отвела взгляд в надежде на то, что он не увидит выражение ее лица.

Лицо Альтфора помрачнело еще больше, и после продолжительного молчания он сжал челюсти и резко ответил:

«Нет».