Урсула Ле Гуин - Легенды Западного побережья (сборник)

– Тогда, может, это были просто женщины, которые в храм ходят? А та дьяволица заставляет их всю ночь заниматься любовью с кем попало.

– Да разве могут люди внутрь храма попасть? – презрительно усмехнулась я.

Для жителей Ансула «храм» – это обычно маленькая уличная святыня, установленная где-нибудь на перекрестке или напротив какого-то дома; нечто вроде алтаря, посвященного одному из наших богов. Почти такие же алтари устроены и у нас в домах, в неглубоких нишах. И «богослужение» у нас осуществляется достаточно просто: нужно всего лишь коснуться края такой ниши и произнести слова благодарности тому или иному богу или положить, скажем, цветок в качестве подношения. Впрочем, некоторые уличные храмы и впрямь представляют собой прелестные здания из мрамора, только крошечные, высотой не больше двух-трех футов; обычно их украшает чудная резьба, а крыша у них чаще всего позолочена. К сожалению, почти все такие храмики были разрушены альдами. Уцелели только те, что подвешивают к ветвям деревьев; этих альды не тронули, посчитав их домиками для птиц. Отчасти это соответствует действительности: во многих таких храмиках год за годом гнездятся ласточки и воробьи. У нас всегда считалось добрым знаком, если какая-то птица устраивает в храме гнездо; люди радуются, ибо им кажется, что этот храм благословили боги. Но самая большая удача – если в таком храме поселится сова, ведь сова – это птица самого Глухого бога.

И хоть мне прекрасно было известно, что для альдов храм – это полноценное здание, причем довольно большое, я сделала вид, что ничего об этом не знаю.

По крайней мере, своим вопросом я отвлекла Симме от рассуждений о том, как хорошо было бы заниматься любовью всю ночь напролет. Он удивился, нахмурился и с подозрением посмотрел на меня:

– Что ты хочешь этим сказать? Да в храмы же все ходят!

– Зачем?

– Чтобы молиться!

– Что значит «молиться»?

– Поклоняться Аттху! – Он так и впился в меня глазами.

– А как вы поклоняетесь Аттху?

– Ну, приходишь в храм, на богослужение, – он говорил каким-то неуверенным тоном, словно не понимая, как это я могу не знать таких вещей, – а там жрецы поют, стучат в барабаны, танцуют и рассказывают о деяниях Аттха. Ясно тебе? Неужели ты этого не знаешь? А потом опускаешься на четвереньки, четыре раза ударяешь лбом о землю и повторяешь все следом за жрецами.

– А зачем?

– Ну, например, если ты чего-нибудь хочешь, то повторяешь за жрецами молитву, ударяешь лбом о землю и про себя просишь Аттха, чтобы он тебе это дал.

– То есть молишься, чтобы бог тебе что-то дал? Как это? Разве можно молиться, чтобы тебе что-то дали?

Он уже смотрел на меня, как на слабоумного.

Но я глаз не отвела и продолжила атаку:

– Какую-то ерунду ты городишь! – На самом-то деле мне хотелось понять, что, с его точки зрения, значит «молиться», но я никак не могла допустить, чтобы он почувствовал свое превосходство надо мной. – Ведь нельзя же молиться из корыстных побуждений!

– Конечно можно! Ты, например, молишь Аттха, чтоб он даровал тебе жизнь и здоровье, а также… все остальное!

Я прекрасно его понимала. У нас испуганный человек всегда невольно взывает к Энну. Или молится богу удачи, желая эту удачу обрести. Только это редко получается, именно поэтому бога удачи и называют Глухим богом. Но ничего этого я Симме не сказала, а презрительно бросила:

– Это же настоящее попрошайничество, а не молитва! Мы молим своих богов о благословении, а не о каких-то житейских вещах!

Похоже, мое заявление его потрясло. Еще бы, я ведь спутала всю эту стройную схему, в которой он совершенно не сомневался. Он насупился и буркнул:

– А ты и не можешь получить благословение. Ты же не веришь в Аттха!

Теперь уже была потрясена я. Нет ничего хуже, чем сказать кому-то, что он не может получить благословение! Хотя Симме совсем не был похож на человека, которому могла бы в голову прийти подобная жестокость. Помолчав, я спросила – куда более осторожно, чем прежде:

– Что значит, по-твоему, «не верить в Аттха»?

Он опять недоуменно на меня уставился.

– Ну, верить в Аттха значит… верить в то, что Аттх – бог.

– Ну конечно, он бог. Все боги – это боги. Почему же и Аттху богом не быть?

– Те, кого ты называешь богами, – это демоны!

Я задумалась.

– Не знаю, верю ли я по-настоящему, что на свете есть какие-то демоны, но я точно знаю: боги есть. И я совершенно не понимаю, почему нужно «верить» в существование одного-единственного бога, а в существование других – нет.

– Потому что если ты не веришь в Аттха, значит ты проклят и после смерти превратишься в демона!

– Это кто так говорит?

– Наши жрецы!

– Неужели ты этому веришь?

– Конечно! Уж жрецам-то все о таких вещах известно! – Симме явно чувствовал себя не в своей тарелке, потому и отвечал так сердито.

– Не думаю, что твоим жрецам так уж хорошо известно, кто и во что верит у нас в Ансуле, – сказала я, с некоторым опозданием понимая, что спорить с ним – это далеко не лучший способ что-нибудь у него узнать. – Хотя, возможно, о вере жителей Асудара они действительно знают все. Но здесь-то ведь все по-другому!

– Потому что вы язычники!

– Да, – согласилась я, – мы язычники. И поэтому у нас множество богов. Вот только никаких демонов у нас нет. И жрецов тоже нет. Как нет и храмовых проституток. Разве что совсем крошечные, ростом не выше шести дюймов.

Симме молчал. Хмурился. Я тоже немного помолчала и спросила:

– Говорят, ваша армия пришла сюда в поисках какого-то особенного, очень дурного места? – Теперь я очень старалась держаться дружелюбно, но чувствовала собственную неискренность, и мне казалось, что все вокруг тоже ее замечают. – Какую-то дыру в земле, из которой, по слухам, вылезают разные злые духи?

– Да, кажется, так.

– А зачем?

– Не знаю. – Он снова насупился и, стараясь на меня не смотреть, все отводил в сторону свои блеклые глаза.

Мы сидели в тени под стеной конюшни прямо на каменных плитах, и я машинально стала чертить в пыли квадратики, сама с собой играя в крестики-нолики.

– А еще говорят, что у вас в Медроне царь умер, – помолчав, сказала я совершенно спокойно. И нарочно воспользовалась нашим старинным словом «царь», а не их пышным выражением «ганд всех гандов».

Он только кивнул. Наш спор о вере его совершенно обескуражил. Он долго смотрел на меня, потом вдруг решился:

– Мекке сказал, что, возможно, новый правитель прикажет нашей армии вернуться домой, в Асудар. Ты-то небось обрадовался бы, да?

Я только плечами пожала:

– А ты разве нет?

Он промолчал.

Мне хотелось заставить его продолжить разговор, но я не знала, как это сделать.

– Это игра в фит-фет, – сказал он.