Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей

Мотылёк сказал мне, когда я умру.

Я была в своей комнате, и мои дети собрались вокруг, забавлялись с игрушечными и настоящими мечами, в зависимости от возраста, отдыхали; их кожа расслабленно мерцала зеленью – их отец оставил нас на день, и мы могли обратиться в змей, не прятать свои чешуйки. Мы были друг у друга, и никто не должен был нас беспокоить.

Я сидела у окна. Дул ветер с чайных полей, слегка отдававший сладостью и терпкостью. Сын подшивал подол моего платья, во рту у него было полно булавок. Дочери играли в чатурангу  [21], и их плечи были тёплыми, как спинки гремучников, отдыхающих на солнце. Несколько моих мальчиков гонялись за белым котёнком, которого я раздобыла для них, и их глаза горели азартом и голодом. Мы были не одни, ни в коем случае! Я вытерла нос младшей и велела ей не высовывать свой беспокойный язык, розовый и раздвоенный. Этим и занимается мать. Ведь когда-то Небо вытирало наши носы и велело держать спины прямо; чернота нашей матери поощряла нас говорить увереннее, быть любопытными, смелыми и помогать друг другу, если любопытство подводило. Ведь она говорила нам, что любит и что мы никогда не будем одни.

Во тьме начала мира она говорила нам все эти вещи. А я говорила их своим детям, хотя слова часто застревали у меня в горле, и я не думала, что буду их говорить, когда ярко сияла возле своего брата, а не под щёлкающим кнутом – мужчиной, чьё дыхание доносило до меня страхи других женщин и в кого мой свет утекал, утекал и утекал. Я не желала детей. Они были негодной заменой того, что я утратила… Неужели Небо чувствовало то же самое? Может, мать потому нас и покинула? Но в тот день я смотрела на детей и понимала: они – часть меня, он прогрыз во мне дыры, и они горели так ярко! Из-за них я не ушла. Возможно, я не понимаю свою мать, но, думаю, не я одна испытывала подобные чувства.

Я сидела у окна; моя рука была зелёной, как лозы на подоконнике. Мотылёк опустился на мой указательный палец, лишённый ногтя и покрытый чешуйками. Его крылья были бледно-коричневыми, с кругами, похожими на следы, которые оставляют чашки на старой деревянной столешнице. В нём не было ничего необычного. Возможно, как и во мне. На миг он засиял драгоценным камнем на моём пальце, а затем повернул мохнатую голову и заговорил тихим шуршащим голосом, точно потирая друг о друга два сухих лепестка:

– Если ты меня не съешь, я кое-что расскажу.

– Зачем мне тебя есть, мотылёк?

Насекомое помолчало, его усики подёргивались.

– Ты очень большая змея. По крайней мере в каком-то смысле.

– А из тебя получилось бы очень маленькое блюдо.

– Благодарю…

Мы всё знаем благодаря птицам.

В Янтарь-Абаде жил мотылёк с крыльями жёлтыми, как волчьи глаза. Он выпил слёзы из глаза спящего ястреба-охотника. Слёзы были мутные и сладкие, точно молоко одуванчика.

В Мурине жил мотылёк с крыльями чёрными, как спина выдры. Он выпил слёзы из глаз спящего пеликана. Слёзы были синие и прозрачные, будто лёд на замёрзшей реке.

В Шадукиаме жила бабочка с крыльями словно расплавленное стекло. Она выпила слёзы из глаза спящего попугая. Слёзы были красные и блестящие, как розовые лепестки.

В Аджанабе жил мотылёк с крыльями серыми, как пыль на книжной обложке. Он выпил слёзы из глаза спящей майны. Слёзы были жёлтые, с частичками шафрановой пыли.

В Аль-а-Нуре жила бабочка с синими крыльями, на которых красовались белые разводы. Она выпила слёзы из глаза спящего лебедя. Слёзы были кровавые, тёмные и солёные, как то, к чему лучше не прикасаться.

Возле замка в центре Восьми королевств жил мотылёк с огромными крыльями, отбрасывавшими изящные тени. Он выпил слёзы из глаз спящей гусыни. Слёзы были серые и тягучие.

В Джиннистане жила стрекоза с чёрно-зелёным телом. Она выпила слёзы из глаза спящего алериона  [22]. Слёзы были острые, словно кончик зуба.

В Хоаке жил мотылёк с крыльями серыми, как пепел на ветру. Он выпил слёзы из глаза спящей белой куропатки. Слёзы были розовые и лёгкие, точно девичьи духи.

В городе Погребальных Песен жил очень маленький мотылёк с крыльями белее всех прочих. Он выпил слёзы из глаз спящего удода. Они были мягкими и гладкими, как детские волосы.

В Ирсиле жила бабочка без крыльев. Она из последних сил выпила слёзы из глаз спящего воробья. Слёзы были пряные и густые, и добра они ей не принесли.

В Каше жил мотылёк, чьи крылья горели и дымились. Он выпил слёзы спящего феникса, которые были раскалены добела, как ещё не рождённый меч.

В Уриме жил мотылёк с крыльями наподобие погребальных вуалей. Он прикрывал ими глаза мертвецов и выпил слёзы хладнокровного зимородка. Слёзы были красные, словно яблочная кожура, и синие, как лунный свет.

В Нахаре жил мотылёк с крыльями, похожими на церковный витраж, полными сияющего зелёного, красного и синего цвета. Он выпил слёзы из глаз спящей гагары. Слёзы были чёрные и густые, как эбеновое дерево.

И в Вараахасинде жил мотылёк с крыльями коричневыми, как у сотен других мотыльков. Он выпил слёзы из глаз спящего павлина. Слёзы были синие, зелёные и золотые, будто кожа змеи. Звали мотылька Фахад, и он, напившись слёз, прилетел к этому окну.

Что снится птицам, когда они так плачут? Мы бы спросили, но они склонны нас пожирать, а не беседовать. Потому мы порхаем над ликом мира, в каждом пыльном закоулке и ореоле вокруг лампы, пьём их скорбь и чувствуем их тоску во вкусе слёз. Яйца, что падают из гнезда и лежат на земле разбитые; ужасные потёки желтка на травинках; слишком мало семян зимой; соколы с хваткими когтями и слишком умная рыба… Ах! Мы знаем эти печали! Но иной раз чувствуем вкус других горестей. Понадобились все слёзы, о которых я сказал, и ещё больше, чтобы понять, в чём дело.

Мы принесли их в тысяче хоботков, точно собирая бриллиантовое ожерелье, в резервуар в центре Илинистана, города Насекомых, – об этом месте тебе не дозволено знать. Там есть пламя, не обжигающее крылья, и паутина, не рвущая их, и реки сахарной воды, текущие среди мшистых камней. Там в ульях собирают мёд ради развлечения и его золотого цвета, а не ради голодных человечьих ртов. Там муравьи могут отдыхать, потому что нам не угрожают холода, и в избытке сладостей.

Там так много цветов, моя госпожа, что ты и представить себе не можешь.

В центре Илинистана есть пень, который изнутри старательно выгрызли муравьи, жуки и термиты; его стены такие гладкие, что на них можно писать, как на хорошей бумаге. Но того, кто умеет писать, быстро сожрали бы оскорблённые пауки… Иногда те, кто пьёт слёзы, собираются там, чтобы понять птичью печаль, а самим птицам путь в Илинистан тоже заказан. И вот мы позволили слезам упасть туда, одна за другой, синяя за белой, красная за зелёной и жёлтой, пока резервуар не наполнился до краёв. Вглядевшись в него, мы увидели облик той, кого оплакивали птицы.