Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей

– Есть вещи, с которыми ничего нельзя поделать, – резко проговорила она. – Ты бросил Тальо и Гроттески без единого сожаления. Разве они были плохой семьёй? Ты вообще о них думал – о том, как они по тебе скучают и что хотели бы, чтобы ты остался? Не добрались ли они уже до Аджанаба? Не вошли ли в его врата? И не поёт ли прямо сейчас Гроттески под окном с запертыми ставнями?

Семёрка ничего не ответил.

– Тогда не спрашивай, думала ли я о тебе, – подытожила она.

Над озером раскинулся сумеречный туман. Девочка согрелась под плащом, а мальчик дрожал.

– Когда ты расскажешь все сказки, – проговорил он, – чернила с твоих век стекут на землю между нами, и Сад почернеет от них, ты бросишь меня, как Темница бросила Семёрку? Как Семёрка бросил газелли и мантикору? Ты уйдёшь туда, где я не смогу тебя отыскать, и навсегда про меня забудешь? – Он с усилием сглотнул. – Или ты будешь помнить, что однажды пришёл мальчик, который тебя не боялся, и ходил с тобой по Саду, и слушал тебя, и прерывал не чаще, чем позволяют приличия? Ты будешь сидеть за столом из голубого хрусталя с ножками в виде крыльев попугая, окружённая сказочными монстрами, и есть обед из лука-порея с розой и думать: «Интересно, что случилось с этим мальчиком? Где он теперь? Женился ли, растолстел ли? Позаботился ли он о том, чтобы Сад содержали в порядке?»

Он с трудом мог на неё смотреть; его руки дрожали, как рогоз на ветру.

Девочка бросила на него сердитый взгляд.

– Когда я закончу рассказывать сказки, все чернила с моих век выльются прямо на твои руки, и мне ничего не останется, не сбежишь ли ты во Дворец, как хороший принц, и не предоставишь ли меня моей судьбе, как Хинд поступила с любившим её чудовищем? Не уйдёшь ли ты в покои, к чьим дверям мне запрещено приближаться, и не забудешь ли меня навсегда? Или вспомнишь, что была милая девочка, которая мало о чём тебя просила и ходила с тобой по Саду, рассказывая истории, от которых в твоей голове плавали разные странные рыбы, и так заботилась о твоей безопасности, что показала все тайники, которые раньше принадлежали ей одной? Будешь ли ты сидеть с султанским тюрбаном и короной на голове, султанским браслетом на запястье за золотым столом на спинах надушенных рабов и думать: «Интересно, что случилось с той девочкой? Где она теперь? Вышла ли замуж, растолстела ли, подружилась ли с какими-нибудь демонами?»

Оба долго молчали, словно их накрыла тяжёлая и печальная дождевая туча. Девочка стиснула зубы в ожидании неизбежных заверений – мягких, нежных и ложных – в том, что она неправа. Она не знала – откуда ей было знать? – что произойдёт.

– Я думаю, – сказал мальчик, – что буду приносить ужин к этим камням и озеру ещё пятьдесят лет, пока буду править, в надежде, что ты появишься со свежими чернилами на глазах и новыми чудесными сказками. Я снесу все ворота в Саду и когда-нибудь превращусь в седого старика, с зелёными яблоками и жареной голубкой в салфетке сидящего у воды и спрашивающего себя, что же случилось с той девочкой?

Она улыбнулась и коснулась его руки. Перламутровая птичка безучастно сидела между ними.

– У нас целая ночь, – сказала девочка. – Луна ещё не взошла. Давай я закончу сказку об ужасном Острове?

– Да, – выдохнул мальчик.

Ребёнок запаздывал.

Семёрка присоединился к Темнице в одном из длинных и пустых серых домов. Там было два окна и две длинные койки да низкий грубый стол. Подруга не позволяла ему пробовать разложенные на столе яблоки, плантайны  [23]и гранаты.

– Кто оставил их для нас? – спросил Семёрка.

Хульдра пожала плечами.

– Они обычно благодарят Идиллию за все странные и яркие вещи, к которым не имеют отношения. Но кто знает? Второй кровати здесь раньше тоже не было. Может, никто. А может, они выросли на столе, как ветка падуба на кусте. Вдруг этот дом – куст, и на нём расцвела кровать для тебя, а ещё расцвёл ужин.

Темница криво улыбнулась, и стало легче, хотя оба задавались вопросом, как долго им удастся продержаться, не попробовав роскошный красный ужин, который каждый вечер появлялся на столе, сияя.

Половину первой ночи они провели раздельно, а потом Темница забралась в кровать к другу точно осторожная кошка.

По утрам, какими бы те ни были на Острове, один из близнецов Итто мог прийти и повести их смотреть, как огоньки, которыми стали дети Серпентины, кружились у корней деревьев, играя словно бабочки или зяблики. Могла прийти Алмаз с одной из своих сестёр и принести хворост для каминов в доме, если таковые вдруг появлялись. Эти странные, непредсказуемые лачуги могли соорудить, например, каминную решётку, и, если на неё не обращали внимания, на камины можно было не рассчитывать много недель. Поэтому, когда камины появлялись, Звёзды спешили наделить их искрами и потрескивающими дровами. И всё же, как бы часто Семёрка и Темница вежливо не сообщали своему дому, что они не голодны или что фрукты им не нравятся, на следующий вечер те лежали на прежнем месте – свежие, новые и блестящие.

Иногда приходила сама Серпентина с доброй отрешённой улыбкой. Её зубы были то зелёными, то красными, а лицо вскоре стало знакомо как лицо соседки, которая приходит одолжить сахар или мыло. Однажды она увела их вглубь Острова, в голый лес и показала маленький пруд с чистой водой. Серпентина опустила в воду палец, и поверхность воды покрылась коричневыми чайными листьями, которые завихрились и быстро приняли форму женского лица цвета подошвы от башмака, чая улун и лимонной корочки. При виде Серпентины лицо залилось сладкими коричневыми слезами и ещё сильнее расплакалось, увидев пару смертных, которые рассказали о Тальо и о том, как он жил. Темница и Семёрка подумали, что нежный тёплый голос был самым прекрасным из всех, что им доводилось слышать.

Бывало и так, что Серпентина брала их на прогулки по берегу и показывала крепкую каменную тропу среди моргающих глаз, которую Семёрка не заметил; они следили, не появился ли на горизонте паром. На ресницах глаз были водоросли, но песочники так далеко не забирались, и лишь один или два раза они слышали сову, дрозда или причудливое уханье маленького удода.

Озеро было огромным, другой берег они не видели. А когда шел дождь, что случалось часто, вода и небо сливались в одну мутную серую сферу. Семёрка отремонтировал причал, как мог – без инструментов и одной рукой, то есть не очень хорошо, но его усилия оценили. Темница покрасила причал смесью отвара коры и берёзового сока. Он призрачно мерцал над водой, и через некоторое время, что было неизбежно, в большой серой сфере появился плот, и паромщик ссадил на доблестно отремонтированный причал женщину.