Кэтрин Валенте - Города монет и пряностей

Она была ещё не старухой, но уверенно приближалась к этому рубежу, как флюгер в плохую погоду поворачивается на восток. Широкие серые крылья заменяли ей руки, а ноги были перепончатыми и жёлтыми. Тёмные волосы с широкими полосами серебряных перьев и густые чёрные пряди определённо проигрывали битву с птичьим оперением. У глубоко посаженных больших глаз и возле рта виднелись резкие морщины, но она была худой и проворной, словно летящая гусыня. Её щёки раскраснелись, исхлёстанные шквалистым озёрным ветром. Деловая лёгкая поступь, пальцы – длинные и сноровистые; ими она отбросила со лба влажные от тумана волосы. Взгляд женщины тотчас обратился к внушительному животу Серпентины.

– Вижу, здесь нужны мои услуги, – сказала она. Её голос был осипшим, будто она говорила, не умолкая, на протяжении многих лет.

Серпентина прикрыла живот длинной зелёной рукой.

– Как долго, по-твоему, – чуть слышно прошептала она, – растёт ребёнок внутри мёртвой женщины?

– Я бы сказала, сколько захочет, столько и растёт, – проговорила незнакомка с широкой и загадочной улыбкой.

Идиллия посмотрел на Семёрку и Темницу, открыл рот, чтобы что-то сказать, но снова его закрыл. Наконец он проворчал:

– Причал выглядит лучше. Но стыки совсем не удались.

Паромщик оттолкнулся шестом от берега и исчез в тумане. Ещё некоторое время был слышен плеск воды, точно детский плач вдали.

– Итак, – сказала новоприбывшая, – с этим всё ясно. О Повелительница Змей, Убийца Вепря, Звезда Джунглей! Твой брат беспокоится о тебе.

В молодости я была гусыней.

И не надо смотреть на меня разинув рот. Гуси в моём краю – обычное дело, а край мой лежит так далеко на востоке, как на севере – плавучие льды. Летя по небу, мы были словно рука, что проходит по лику солнца, и леса погружались в тень. Меня тогда звали Гнёздышком и так зовут до сих пор.

Но это было давно. Теперь я женщина, моя стая погибла, а мой брат был королём – некоторое время.

Возможно, вы слышали эту историю. Она не такая известная, как сказка о прожорливых змеях, но кое-где о девочке-гусыне и о том, как они с братом убили тирана, менестрели ещё поют.

Моему брату не пришлось по нраву одинокое кресло в пустынном замке. Он прошел долгий путь, чтобы вступить в орден Отцеубийц в Аль-а-Нуре, где обрёл мир и носит красное одеяние. Я не была с ним в момент принятия обетов, хотя за мной послали людей во все концы мира, чтобы уговорить меня вернуться домой. Однако то место и тот замок с его реками и тайнами не был моим домом, и я пряталась, когда слышала зов. Брату сказали, что отыскали гусынь и девушек, но не меня, что была и тем и другим. Он склонил голову и вышел прочь из мира и из нашей истории.

Я отправилась на поиски нити, что выбилась из материнской сказки, намереваясь вернуть её на положенное место в шитье. И так нашла для себя Подвиг. Возможно, это наследственное. Я преследовала нить в высоких горах, увенчанных снегом, как бороды мудрецов, и на берегу, где море лежало передо мною, гладкое точно платье. Мир обширнее, чем предполагают люди. Мне понадобились годы, и по пути я училась всему, что могла бы мне передать моя прабабка. Я стала ведьмой травы-и-листвы; научилась готовить любовные зелья и зелья от простуды, лекарства от подагры для тех, кто мог мне заплатить, а также научилась смотреть в небо, чтобы сказать молодой девушке, будет её муж блондином или брюнетом; помогала рождению ребёнка, когда придёт время, и хоронила в свой черёд. Серебро, похожее на перья, вернулось на мои виски. Время и расстояния не беспокоили меня: когда чему-то учишься, их не замечаешь.

Наконец я попала в то место, которое когда-то начала искать, – в выжженное кольцо деревьев и старых хижин, наполовину заросшее золотой травой, где шкура дикой кошки висела на ветке, а гусиные перья носились будто пепел над тропинками, что вели от хижины к хижине. Должно быть, стая много раз возвращалась туда, чтобы оплакать себя! Почерневшие остовы хижин пахли колёсной мазью и палёным деревом. Солнце светило ярко и жестоко, пока я шла сквозь руины. У моих бёдер колыхался старый красный кушак из шкуры левкроты. Это место не привлекало даже грабителей, и я в тысячный раз оплакала мою мать.

Когда солнце кануло в холмы на западе, я услышала, как в отдалении всхрапнул жеребёнок, и обнаружила поблизости маленькую чёрную лошадь, жевавшую длинную сухую траву. Она была обычной – не великой чёрной Кобылой, которую я жаждала увидеть, – но не боялась меня и обнюхивала мои карманы в поисках яблок. Убедившись, что их нет, лошадь затрусила прочь. Я же, прислушавшись к чутью лошадницы, последовала за ней. Вскоре я бежала со всех ног, стараясь не упустить её из виду, и истекала потом. Частенько лошадь ждала меня где-нибудь, а потом снова пускалась лёгким галопом. Так мы добрались до входа в огромную пещеру. К тому моменту, когда я приблизилась к расщелине в скале, лошадка исчезла.

Пещера была так же пуста, как и разрушенная до основания деревня. Как я хотела увидеть Кобылу! Даже жуткого Лиса! Но внутри было пусто, и стены оказались гладкими. Никакой дверцы, чтобы пройти, или волков, выходящих навстречу. Если Спящие лежали внутри, к ним больше не было пути. Я опустилась на земляной пол пещеры и крикнула. Мой голос пробудил лишь слабое эхо.

Мои старые кости так устали, и я прошла такое расстояние! Признаюсь, я заплакала. И уснула там, в грязи, прижав кулаки к измазанному лицу, словно ребёнок. Когда я проснулась, он сидел рядом со мной на корточках.

– Зачем ты здесь? – спросил он, и проснулось эхо… И какое эхо!

Он был мужчиной с кожей цвета бумаги, белее бумаги и бледнее любой смертной кожи, будто снег поверх снега. Его волосы, прямые и длинные, ниспадали до талии, а за плечом висела длинная зазубренная костяная острога. Его глаза сияли золотом, согнутые в коленях ноги были покрыты серебристыми татуировками – я не смогла прочесть крученые, изогнутые буквы незнакомого алфавита…

Так вот, я знаю свою траву, свои листья и свои истории. Лаакеа Острога-Звезда никогда не смотрел мне в глаза, но я его знала.

– Зачем ты сюда пришла? – требовательно спросил он. – Это место больше не твоё. Отправляйся домой!

Последние слова он точно выплюнул. Его презрение обжигало не хуже огня.

– Я… я пришла из-за матери, чтобы отыскать Волчицу-Звезду и свет…

– У тебя больше нет права на этот свет. Он закончился. Отправляйся назад, к своим любовным зельям и оставь нас в покое. Мы – не фонтан, из которого можно пить, когда захочется.