Саманта Шеннон - Сезон костей

– Может, их привлекает огонь? – предположила я. – Не зря же говорят, что город служит маяком.

– Эфирным маяком, номер сорок. Ясновидцы, духи, рефаиты – все вместе так и манит. Вспомни, как работает эфир.

– Откуда у тебя такие познания? Ты ведь даже не из Синдиката! Кто ты?

– Никто. Как и ты.

Я обиженно замолчала.

– Есть еще вопросы? – ухмыльнулся Дэвид. – Не устала задавать?

– Начинай.

– В смысле?

– Начинай уже отвечать! – вырвалось у меня. – Хватит ходить вокруг да около. Я должна знать, что это за место, где придется коротать остаток жизни. Неужели не ясно?

Не сговариваясь, мы устремили взгляд на «Цех». Я старалась не облокачиваться на балюстраду, грозившую вот-вот доразвалиться. Наконец мне удалось взять себя в руки.

– Так ты ответишь?

– Я привел тебя сюда не играть в «вопрос – ответ», а понять, странница ты или нет.

– Она самая, во плоти.

– Не совсем так. Иногда бываешь и вне плоти. – Дэвид осмотрел меня сверху донизу. – Ты была в Центральной когорте, в сердце Синдиката. Как же так? Где просчиталась?

– Нигде, просто не повезло. А что им за дело до Синдиката?

– О, там же самые сливки! Сборщики, странники, оракулы – сплошь высшие касты, те, кого мечтает заполучить Нашира. Вот в это все и упирается, поэтому и будет подписан акт.

– Что за акт?

– Нашире нужны качественные ясновидцы, но все они находятся под защитой группировок. Свергнуть главарей мимов в Лондоне рефаим не может, а потому вынужден расширять территории. В течение двух лет акт гарантирует создание Второго Шиола, а Париж станет главной цитаделью-поставщиком. – Дэвид коснулся ран на груди. – И никто не посмеет им помешать, пока существует угроза эмима.

Меня охватило радостное возбуждение. Значит, Нашира боится Синдиката. Это что-то новенькое! По мне, главари мимов – никчемные прожигатели жизни, законченные эгоисты, по крайней мере в центральных секторах. Потусторонний совет не собирался невесть сколько лет. Главари шаек вольготно чувствовали себя в своих районах, творили что хотели, пока Гектор отдыхал со шлюхами и просаживал деньги за карточным столом. И вдруг выясняется, что могущественные рефаиты опасаются этой швали!

– Ты же теперь их преданный сторонник. – Я выразительно покосилась на алую тунику. – Ну, какие планы? Будешь им помогать?

– Всегда говорил и говорю, что преданности во мне кот наплакал. Кстати, номер сорок, – Дэвид вдруг сменил тему, – ты хоть раз видела кровь рефаитов? – Не дождавшись ответа, он продолжал: – На самом деле это эктоплазма. К слову, предел мечтаний нашего драгоценного Бабая. Рефаиты, по сути, ходячий эфир, а их кровь – его жидкий аналог. Видишь эктоплазму – видишь эфир. Выпьешь ее – станешь эфиром. Как они.

– Но тогда и невидцы смогут ощущать эфир. Достаточно глотнуть эктоплазмы…

– В яблочко. Теоретически эктоплазма способна создавать искусственную ауру. Правда, ненадолго, минут на пятнадцать. Но если постараться, то уже через пару лет на рынке появятся таблетки для краткосрочного ясновидения. – Дэвид говорил, устремив взгляд на ночной город. – Поверь, номер сорок, однажды это случится. Тогда мы будем ставить опыты над гадами, а не наоборот.

Похоже, рефаиты совсем идиоты, если приняли Дэвида в «алые туники». От оракула так и веяло ненавистью и презрением.

– Давай последний вопрос.

– Ладно. – Что бы еще спросить? И тут мне вспомнилась Лисс. – Что тебе известно о Восемнадцатом Сезоне?

– Я ждал чего-то подобного, – усмехнулся Дэвид и сдвинул балку на окне. – Идем, покажу.

Мы очутились в зале, где витали духи. Штук восемь-девять, не меньше. В спертом воздухе разливался приторный запах увядших цветов. В углу стоял самодельный алтарь в окружении скромных подношений. Огарки свечей, обломки курительных палочек, высохшая веточка тимьяна, таблички с именами, а посередине букет лютиков и лилий. Он и источал сильный запах.

Дэвид вынул из кармана фонарик.

– Смотри внимательно. Перед тобой обломки надежды.

На металлическом овале, служившем алтарем, было высечено:

ПАВШИМ

28.11.2039

– Две тысячи тридцать девятый, – проговорила я. – Восемнадцатый Сезон костей.

За год до моего рождения.

– Восстание случилось в канун Ноябрьфеста. – Дэвид посветил на импровизированное надгробие. – Кучка рефаитов воспротивилась правлению Саргасов и задумала свергнуть Наширу, а людей вернуть в Лондон.

– Кто именно из рефаитов решился на такое?

– Это никому не известно.

– И что произошло?

– Их предали. Предал человек, восемнадцать тридцать девять семь. Одно слабое звено, и вся цепь пропала. Нашира подвергла рефаитов-бунтарей чудовищным пыткам. Обезобразила их. Людей перебили эмиты. Но ходит слух, что двоим удалось спастись. Не считая Бабая, разумеется. Кроме него, спаслись предатель и ребенок.

– Ребенок?

– Бабай мне все рассказал. Рефаиты его не тронули, посчитали, что такой трус не способен на мятеж. Он на коленях вымолил пощаду. Так вот, по его словам, в тот год сюда привезли девочку лет четырех-пяти.

У меня в горле встал комок.

– За каким чертом понадобился младенец? Воевать с эмимом? Бред!

– Наверняка не скажу, но Бабай уверен, что это был своего рода эксперимент. Хотели посмотреть, выживет ли кроха.

– Конечно нет! В четыре-то года!

– Вот-вот.

У меня на глаза навернулись слезы.

– Девочка умерла?

– Бабай клянется и божится, что тело так и не нашли. Ему собственноручно пришлось собирать трупы, чтобы расплатиться за милость господ. Девочку он якобы не обнаружил, но взгляни!

Луч фонаря выхватил из темноты грязного плюшевого медвежонка с пуговичными глазками. На шее игрушки висел жетончик-ладанка: «XVIII-39-0. Любая жизнь прожита не зря».

Вдалеке зазвонил колокол, нарушив гробовую тишину.

– Кто это сделал? – сдавленным голосом спросила я. – Кто сложил алтарь?

– Арлекины и меченые. Таинственные рефаиты, восставшие против Наширы.

– Они еще живы?

– Сомневаюсь. Вряд ли Нашира позволила бы предателям разгуливать на свободе.

У меня задрожали руки, пришлось спрятать их под тунику.

– Все, я насмотрелась. Идем отсюда.

Дэвид проводил меня до «Магдален». До рассвета оставалась пара часов, но мне никого не хотелось видеть.

Когда впереди показалась башня, я повернулась к спутнику:

– Спасибо.

– За что?

– За то, что показал алтарь.

– Всегда пожалуйста, – кивнул Дэвид. – Давай еще вопрос, покороче.

Я задумалась. Вопросов накопилось море, но особенно тревожил один.

– Почему Сезон именно костей?

Оракул улыбнулся:

– Не знаю, в курсе ты или нет, но название пошло от французского «bonne», что означает «благодатный, урожайный». В таком контексте слово употребляется до сих пор. Правда, редко. «Урожайный сезон» для рефаитов звучит вполне логично – у них это время собирать плоды сотрудничества с Сайеном. Разумеется, у людей иное восприятие. Кости есть кости, со всеми вытекающими – смерть, голод, страдания. Потому нас кличут «собирателями костей». Мол, мы ведем народ на верную гибель.