Стивен Кинг - Дьюма-Ки

Я подумал: «Таким оружием можно причинить много вреда». Потом вспомнил: «Мой отец был ныряльщиком».

Выпихнул эти мысли и позвонил в дом, который раньше считал своим.

– Привет, Пэм, это опять я.

– Я больше не хочу говорить с тобой, Эдгар. Мы сказали друг другу все, что хотели сказать.

– Не совсем. Но этот наш разговор надолго не затянется. Я присматриваю за пожилой дамой. Она сейчас спит, но я не могу надолго оставлять ее одну.

– Какой пожилой дамой? – из любопытства не могла не спросить Пэм.

– Ее зовут Элизабет Истлейк. Ей лет восемьдесят пять, у нее развивается болезнь Альцгеймера. Ее главный хранитель помогает исправить электрические неполадки в чьей-то сауне, а я присматриваю за ней.

– Хочешь, чтобы я порекомендовала тебя в кандидаты на получение золотой звезды общества «Помогая другим»?

– Нет, я позвонил, чтобы убедить тебя, что я не безумец. – Рисунок я принес с собой, а теперь плечом прижал трубку к уху, чтобы взять его.

– Зачем тебе это?

– Потому что ты уверена, что все началось с Илзе, а это не так.

– Господи, не верю своим ушам. Если бы она позвонила из Санта-Фе и сказала, что у нее порвался шнурок, ты бы тут же помчался туда, чтобы привезти ей новый.

– Мне также не хочется, чтобы ты думала, что я схожу здесь с ума, хотя этого нет и в помине. Поэтому… ты слушаешь?

Молчание на том конце провода, но и молчание меня устраивало. Она слушала.

– Ты десять или пятнадцать минут как вышла из душа. Я думаю, поэтому твои волосы не зачесаны, а свободно падают на плечи. Судя по всему, ты по-прежнему не жалуешь фены.

– Как…

– Я не знаю как. Когда я позвонил, ты сидела в кресле-качалке. Должно быть, купила его после развода. Ты читала книгу и ела печенье. Овсяное «Бабушкино печенье». Вышло солнце, и теперь оно светит в окна. У тебя новый телевизор, с плоским экраном. – Я помолчал. – И кошка. У тебя есть кошка. Она спит под телевизором.

На другом конце провода царила мертвая тишина. У меня дул ветер и дождь хлестал в окна. Я уже собрался спросить, слышит ли она меня, когда она заговорила безжизненным голосом, так непохожим на голос Пэм. Поначалу я решил, что она делает это, чтобы причинить мне боль, но ошибся.

– Перестань шпионить за мной. Если ты когда-то меня любил – перестань шпионить за мной.

– Тогда перестань меня винить. – Голос у меня сел. Внезапно я вспомнил Илзе перед ее возвращением в университет Брауна, стоящую под ярким тропическим солнцем у терминала авиакомпании «Дельта». Она смотрела на меня и говорила: «Ты должен поправиться. Заслуживаешь этого. Хотя иногда я гадаю, веришь ли ты, что такое возможно». – Произошедшее со мной – не моя вина. Несчастный случай – не моя вина, и вот это тоже. Я ничего такого не просил.

– Ты думаешь, я просила? – выкрикнула Пэм.

Я закрыл глаза, моля уж не знаю кого, кого угодно, сделать так, чтобы я удержался от вспышки ярости.

– Нет, разумеется, нет.

– Тогда оставь меня в покое! Перестань мне звонить. Перестань меня ПУГАТЬ!

Она бросила трубку. Я по-прежнему стоял, прижимая свою к уху. Тишина, громкий щелчок, потом дребезжащее гудение Дьюма-Ки. Сегодня оно словно доносилось из-под воды. Возможно, из-за дождя. Я положил трубку на рычаг, посмотрел на рыцарские доспехи.

– Думаю, все прошло очень хорошо, сэр Ланселот, – доложил я.

Ответа не последовало – впрочем, другого я и не заслуживал.

Я пересек главный коридор, уставленный комнатными растениями, заглянул в Китайскую гостиную, увидел, что Элизабет спит в той же позе, склонив голову набок. Храп, казавшийся мне таким жалким, подчеркивающим ее старость, теперь успокаивал. Иначе могло показаться, что она мертва, сидит в кресле со сломанной шеей. Я подумал, не разбудить ли ее, и решил, что не стоит. Потом посмотрел направо, на широкую парадную лестницу, вспомнил ее слова: «Ты это найдешь на лестничной площадке второго этажа».

Найду что?

Вероятно, Элизабет опять потеряла связь с реальностью, но других дел у меня не нашлось, вот я и зашагал по коридору, который в более скромном доме был бы всего лишь переходом между его частями. Здесь же дождь продолжал барабанить по стеклянному потолку. Я начал подниматься по лестнице, остановился за пять ступенек до площадки второго этажа, глаза у меня широко раскрылись, потом я медленно продолжил подъем. Элизабет связи с реальностью не утратила. Я нашел это – огромную черно-белую фотографию в узкой золоченой рамке. Позже я спросил Уайрмана, как удалось увеличить черно-белую фотографию 1920-х годов до таких размеров (четыре на пять футов как минимум), практически не потеряв в четкости. Он ответил, что фотографию, вероятно, сделали «Хасселбладом», лучшим за всю историю нецифровым фотоаппаратом.

Фотография запечатлела восемь человек на белом песке. Фоном служил Мексиканский залив. Высокий симпатичный мужчина лет сорока пяти стоял в черном купальном костюме, состоящем из майки с широкими лямками и обтягивающих трусов, вроде тех, которые теперь надевают баскетболисты под верхние. По обе стороны расположились пять девочек, старшая – уже девушка на выданье, младшие – совершенно одинаковые блондинки, напоминавшие близнецов Боббсли из книг моего далекого детства. Близняшки были в одинаковых платьях для купания, юбках в оборочках, и держались за руки. В свободной руке каждая сжимала куклу Рэггеди Энн [93]. С болтающимися ножками, в передниках, куклы заставили меня подумать о Ребе… и темные волосы над тупо улыбающимися лицами кукол-близняшек были, безусловно, КРАСНЫМИ . На сгибе руки мужчина (Джон Истлейк, я в этом не сомневался) держал еще одну девочку, малышку, которая со временем стала той самой старухой, что храпела сейчас на первом этаже. Позади белых стояла молодая чернокожая женщина лет двадцати двух с косынкой на голове. Она держала корзинку для пикника, тяжелую, судя по напрягшимся мышцам рук. На предплечье одной руки блестели три серебряных браслета.

Элизабет улыбалась и тянулась пухлыми ручками к тому, кто сделал этот семейный портрет. Кроме нее не улыбался никто, разве что в уголках рта мужчины пряталась тень улыбки. Но усы не давали понять, так ли это. А вот молодая чернокожая няня точно выглядела мрачной.

В свободной руке Джон Истлейк держал две вещи. Маску ныряльщика и гарпунный пистолет, который сейчас крепился к стене библиотеки среди другого оружия. И меня занимал единственный вопрос: действительно ли Элизабет выскользнула из тумана, который застилал ее разум, чтобы направить меня сюда?

Но я не успел найти ответ, потому что внизу распахнулась парадная дверь.

– Я вернулся! – крикнул Уайрман. – Задание выполнено! И кто теперь хочет выпить?