Даррен Шэн - Горизонты ада

Я вытер пот со лба, распахнул дверцу и потянул на себя платформу. Она сначала сопротивлялась, затем легко скользнула вперед, обдав меня волной белого ледяного газа и заставив закашляться и отвести глаза. Когда оправился, я принялся руками разгонять туман. И затаил дыхание, ожидая увидеть лицо своего отца.

Туман рассеялся. Остались лишь небольшие белые завитки. Когда же и они растворились…

Ничего. Контейнер оказался пуст.

Я замер, размышляя, не могло ли тело соскользнуть на пол или остаться внутри. Наклонился и заглянул внутрь. Ничего. На полу тоже. Я потрогал боковины контейнера, но они оказались цельными.

Я попятился, но тут заметил листок бумаги на том месте, где должен был находиться мой отец. Аккуратно сложенный вдвое, листок стоял домиком. Взяв его, я отступил назад; в мозгу моем метались и сталкивались одновременно множество мыслей. Я еще раз заглянул в контейнер, как будто мог раньше не заметить труп, затем дрожащими пальцами развернул листок и прочитал два коротких слова, написанных черным фломастером: УШЕЛ ОБЕДАТЬ .

Следующие несколько часов я неприлично скандалил. Я поставил на уши Велоурию и ее начальника, зацепив также одного из менеджеров, которому не повезло попасться мне на глаза. Я рвал и метал. Угрожал. Даже вытащил пистолет и помахал им над головой наподобие индейца, размахивающего томагавком. В конечном счете утихомиривать меня обязали моего старого приятеля доктора Сайнса. Тот пытался увести меня в отдельную комнату, но я отказывался двинуться с места. Мне в голову пришла дикая мысль, что в мое отсутствие местные пройдохи в белых халатах сунут в контейнер с именем моего отца чье-нибудь тело.

– Трупы теряются постоянно, – вздохнул доктор Сайнс, предлагая мне сигарету. Я отказался, и, пока он закуривал, группка врачей и медсестер, собравшихся посмотреть, как летают искры, начала потихоньку рассасываться. – Ничего особенного.

– Там был мой отец!

– Отец, – заметил Сайнс, листая досье, – которого вы до сегодняшнего дня ни разу не навестили.

– Я не знал, что он здесь, – проворчал я.

Сайнс, явно не страдавший сочувствием, заметил:

– Если собственный сын не интересовался его местонахождением, вам не стоит удивляться, что и мы такого интереса не проявили.

– Вам платят, чтобы вы этот интерес проявляли!

– Нет, – возразил доктор. – Нам платят, чтобы мы принимали тела и помещали их в контейнеры. Если нас просят позаботиться о теле, мы это делаем, в противном случае – как повезет.

– Кому повезет?

Сайнс спросил, можно ли задвинуть платформу и закрыть дверцу отцовского склепа. Бросив последний взгляд на пустой контейнер, я положил записку на платформу и кивнул. Закрыв контейнер, доктор негромко продолжил:

– Стащить труп могли самые разные люди. Например, ваши коллеги. Гвардейцы появляются здесь довольно часто и увозят один или два трупа.

– Зачем?

– Тут вариантов множество. С трупом можно самые разные вещи проделывать. Гвардейцы не мои подчиненные. Так что выясняйте сами. Есть еще врачи – я этого никогда не заявлю публично, – которые обращаются с трупами гораздо более вольно, чем полагается. Там, снаружи, мертвое тело – редкий товар. Если одному из моих коллег требуется мертвец для экспериментов, он забирает мертвеца. Не надо заполнять никаких форм, отвечать на вопросы, если только у тела нет особой сохранной грамоты – к таким останкам никто никогда не прикасается.

– Мерзость… – пробормотал я.

– Что, если один из таких врачей найдет лекарство от рака? – Сайнс улыбнулся. – Но давайте не будем об этом. Мне кажется, записка исключает вмешательство профессионала – патологоанатомы не обременены чувством юмора. Значит, постарались гвардейцы или кто-то из служащих Холодильника.

– Медсестра?

– Медсестры, грузчики, сторожа, технический персонал, работники столовой – выбирайте сами.

– Зачем кому-то из них труп?

– Включите воображение. – Сайнс хмыкнул. – Одному очень хочется, чтобы о нем говорили на вечеринке, другой вздумал напугать до смерти дорогую старенькую бабушку или захотел отрезать голову и использовать ее вместо шара в боулинге. Могу продолжать до бесконечности.

– Как можно сузить круг вариантов? – поинтересовался я.

– Никак, – вздохнул Сайнс. – Вашего отца привезли в Холодильник давно. Тело могли утащить через неделю после помещения сюда или вчера, узнать это невозможно. Если вы настаиваете, можно начать расследование, но я бы не советовал, поскольку шансы найти виновного ничтожны.

Я уже успокоился – Сайнс действительно умел действовать на человека умиротворяюще. И, подумав, понял, что он прав. Поднимать волну неразумно. Только привлеку к себе внимание. К тому же это отнимет у меня время и отвлечет от главной задачи. Это загадка для другого дня, когда на моей шее не будет сидеть Кардинал.

– Я не стану заводиться, – сказал я, – но временно. Это ведь мой отец , и какая-то сволочь издевалась над его останками. Как бы вы себя чувствовали на моем месте?

– Разозлился бы. – Доктор Сайнс ухмыльнулся. – Но вы мне симпатичны, поэтому я поспрашиваю потихоньку. Сделаю вид, что интересуюсь анекдотами. Так можно больше узнать. Шутники такого рода обычно не в состоянии держать рот на замке, особенно если представляется возможность похвастать в разговоре с таким же чудиком.

– Спасибо, Сайнс. – Я не ожидал такого отношения.

– Только одно условие, – прибавил он.

– Выкладывайте.

Он показал на свой беджик:

– Не могли бы вы называть меня доктор Сайнс? Пожалуйста.

Когда уже дома делал в блокноте заметки о встрече с доктором Сайнсом, я вспомнил кое-что, сказанное Руди Зиглером. Полистав блокнот, я нашел нужные записи. Когда я спросил у старого предсказателя, не имеет ли, по его мнению, отношения вырезанное на спине Ник солнце к брошке с символом инков, которую она носила, он ответил, что сомневается. И пояснил: инки поклонялись Солнцу, а Ник лишилась жизни ночью. Кроме того, добавил Зиглер, инки, будь они причастны, совершили бы убийство не в отеле «Скайлайт», а на месте возведения памятника Манко Капаку.

Я записал прописными буквами: СТАТУЯ МАНКО КАПАКА – РАЗОБРАТЬСЯ – и подчеркнул надпись. И решил: уже поздно туда ехать, отправлюсь завтра утром.

Я чувствовал себя слишком взвинченным, чтобы оставаться дома. Если буду сидеть и размышлять, мысли наверняка вернутся к Холодильнику и пустому контейнеру с именем моего отца на дверце. Мне было необходимо действовать.

Я вышел на улицы и снова принялся расспрашивать про Паукара Вами. Слух о моей заинтересованности распространился уже весьма широко, и многие понимали, в чем дело: слышали о Ник и нашей с ней связи. По слухам выходило, что я ее любил и над ее мертвым телом поклялся расквитаться с убийцей. Я не стал тратить время на возражения.