Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

В нашу страну она приехала, чтобы ее девятилетний сын Ли мог учиться в английской школе. В Японии, по ее словам, образование было слишком традиционным, и она решила, что для Ли нужно нечто иное. Она слышала о школе «Спрингфилд» в Суффолке, всего в каких-то нескольких милях от нас. Основанная еще в 1920-е годы, школа эта отличалась крайне либеральными взглядами и снискала себе популярность во всем мире благодаря своим эксцентричным порядкам и подчеркнутому неприятию авторитарности. Ученики могли посещать уроки по своему выбору, вставать и ложиться, когда захотят, и тому подобное. Нужно ли говорить, что ходили различные слухи и о более скандальных происшествиях.

Так или иначе, Юки была твердо намерена отдать туда Ли. Судя по всему, мнение отца – кем бы он ни был и где бы ни находился – не бралось в расчет. Юкиэ Нага была дамой решительной.

Я повел Карен и Юки по дороге, чтобы показать им коттедж. Это был переделанный под жилье амбар, из кирпича, обшитого черными досками, одноэтажный, но со спальней и ванной на чердаке. Я не уверен, что в коттедже было хоть что-то японское, однако свободная планировка, лаконичное сочетание дерева и простых беленых стен могли, вероятно, прийтись японке по вкусу. Юки, кажется, там и правда понравилось, особенно же она восхитилась, обнаружив рядом с коттеджем прудик со склонившейся над зеркальной водой плакучей ивой.

Наверное, в этом было что-то японское, тем более что рядом росло еще и цветущее вишневое деревце. Юки с удовольствием любовалась уголком, хотя и не подходила слишком близко к берегу. Осмотрев все вокруг, улыбающаяся Юки кивнула нашему агенту Карен, из чего я заключил, что сделка состоялась. Японка сняла коттедж Мэнор Фарм, согласившись на назначенную нами цену.

Они с сыном Ли переехали на следующей неделе, и в первый вечер я пригласил их поужинать с нами. На этот раз Даниэль проявила к новым соседям больше интереса.

Тогда я познакомился с Ли, и мальчик произвел на меня впечатление. У нас с Даниэль не было своих детей, и не в моем обычае сюсюкать и восторгаться чужими отпрысками, но Ли был необычным ребенком. Необычайно похожий на мать, с правильным овальным лицом и безукоризненной шелковистой кожей. Волосы, такие же редкие, как у Юки, были у него довольно длинными, так что издали легко можно было бы принять его за девочку. Ли был на удивление вежлив и покладист и поражал своей сдержанностью, почти неестественной для девятилетнего ребенка. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем смущало.

Мальчик говорил немного, так как владел английским еще хуже, чем Юки, но один короткий диалог мне запомнился. Я рассказал Юки, что был когда-то актером, а она перевела это сыну. Через мать он спросил меня:

– Вы были ваки или ситэ?

Японский театр, в частности Но, имеет строгую каноническую структуру, и амплуа актера, насколько я понял, может быть либо ваки, либо ситэ, что произносится как «стэ». Каждое амплуа наделено строго определенными характеристиками, и ситэ, как правило, играют ведущие роли. Я ответил, что в разное время бывал и ваки, и ситэ. Это явно озадачило Ли, но больше он не сказал об этом ни слова.

Английский язык Юки оставлял желать лучшего, но она была очень обаятельна и по-своему интересна как собеседница. Она проявляла интерес к нашему дому и к картинам на стенах и очень тактично помогала Даниэль, если это требовалось. И Юки, и Ли держались с Даниэль совершенно естественно, будто не замечая ее инвалидности, и за это я был им очень благодарен. Я стал уже подумывать, что можно бы пригласить Юки на званый ужин и представить ее с небольшому кружку наших друзей. Хотя из-за недостаточного знания языка Ли оказывался исключенным из большей части наших разговоров, его, казалось, это не волновало, тем более что он приглянулся нашей черно-белой кошке Лауре. После ужина они резвились вдвоем, пока мы с Юки и Даниэль пили кофе в гостиной. Над камином там висит большое зеркало в стиле английский ампир, и, предложив Юки место рядом с коляской жены, напротив зеркала, я обратил внимание на то, что она решительно уселась к нему спиной. Это мимолетно заинтересовало меня, как и то, что наша Лаура, всячески демонстрировавшая расположение к Ли, определенно старалась держаться от Юки подальше.

После их ухода я обменялся с Даниэль несколькими замечаниями о Юки, заметив, что нам повезло с квартиранткой. Лаура вспрыгнула на колени Даниэль и, мурлыкая, принялась тыкаться носом, требуя, чтобы Даниэль ее гладила.

– Да, она очаровательна, – сказала Даниэль тем подчеркнуто нейтральным тоном, к которому в последние годы прибегала, если хотела на что-то намекнуть, но не была настроена на долгие разговоры. Я промолчал и принял это к сведению.

Мои дни, не считая забот о Даниэль, проходят в праздности. Я не могу оставлять жену одну и потому больше не подвизаюсь в качестве актера, но делаю кое-какую работу для рекламной фирмы. Работаю я на дому, так что у меня была возможность удовлетворить свое любопытство, наблюдая за Юки.

На неделе, пока Ли жил на пансионе в Спирнгфилде, Юки целыми днями отсутствовала, но появлялась дома всегда в разное время. Один раз, заметив, что ее дверь отворена, я спустился к коттеджу и постучал. Для визита я воспользовался традиционным предлогом домовладельцев – поинтересовался, все ли в порядке и не нужна ли помощь. Юки как раз вешала картину, и я предложил помочь. Улыбнувшись, она пригласила меня войти.

Меня удивило то, как ей удалось превратить интерьер коттеджа в японский. Турецкие ковры были сняты, вместо них на полированном полу лежали японские циновки. Мягкая мебель была покрыта простыми накидками из белой или небеленой материи. Все западные картины и украшения были убраны. Я не возражал против этого – Юки все делала с моего разрешения, даже несмотря на то, что платила за коттедж с меблировкой, – просто удивился масштабам превращения.

Молотком я вбил в стену крюк для картины. Это была японская гравюра, изображавшая старика, подметающего опавшую листву за прудом, обрамленным лаврами и другими растениями. Небо на картине было темным, и в нем висела большая луна, на фоне которой пролетала летучая мышь.

Несмотря на это, основная часть картины не была затемнена или скрыта в тени, и это придавало ей странный, нереальный вид. Она походила на одну из картин Магритта с ярким дневным небом и темными, тускло освещенными улицами, только здесь все было наоборот. Вообще-то довольно красиво, подумал я, все, кроме старика. Его изборожденное морщинами лицо было искажено мукой, так что он походил на душу грешника в аду. На ветке дерева за озером висел какой-то плоский круглый предмет, похожий на тамбурин. Когда картина заняла место на стене, Юки поблагодарила меня за помощь, а затем спросила: