Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

Джастин жил в нашем городке в небольшом домике, он был художником. Точнее было бы сказать, он что-то малевал и называл себя художником, но я ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь купил хоть одну его картину. Жил он за счет полученного в наследство небольшого состояния. В общем и целом, его образ жизни мне импонировал. В отличие от многих художников он никогда не жаловался, что его гений недооценен – вероятно, по той причине, что никогда не пытался навязать его окружающим. В то же время я уважал его за то, что он обрел цель жизни. Джастину было лет пятьдесят. Высокий и худощавый, он был не лишен привлекательности, но слишком застенчив, чтобы волочиться за женщинами. Его отличала та легкая небрежность, что нередко бывает свойственна холостякам не первой молодости. Он был неглуп – по крайней мере, в наших краях подобных необычных людей скорее принято считать интересными.

Юки прибыла первой. Был теплый июльский вечер, и мы решили подавать напитки на террасе, с которой открывался вид на озеро. Мы с Даниэль сразу отметили, как улучшился за прошедшие две недели английский нашей квартирантки. Странно, но из-за этого она лишь казалась еще более экзотичной, еще более японкой, поскольку ей удавалось переводить церемонные обороты своего языка на не менее церемонный английский. Войдя в дом, Юки сначала вручила Даниэль карликовое деревце-бонсай в горшочке, потом протянула мне что-то, завернутое в черную шелковую бумагу.

– Это имеет отношение к театру и будет интересно вам как знаменитому и популярному артисту, – сказала она.

Я и раньше сталкивался с подобными неоправданно-льстивыми оборотами японцев и понял, что не нужно отнекиваться, уверяя, что никогда не был ни знаменитым, ни популярным. Мы оба знали, что это чепуха, просто часть игры.

Развернув бумажный сверток, я обнаружил внутри книгу «Старинные пьесы японского театра Но в переводе Госпожи». Томик, датированный 1867 годом, был переплетен в джутовую ткань и напечатан на бумаге, по всей видимости, изготовленной вручную. Книгу украшали полностраничные черно-белые иллюстрации. Я рассыпался в благодарностях за столь необычный раритет, а Юки в ответ отвесила мне поклон. Она пояснила, что отыскала книгу в местном букинистическом магазине. Следующим гостем был Джастин с лохматым букетом цветов из своего сада, который он презентовал Даниэль. Оделся он в типичной для себя манере: рубашка и пиджак выглядели почти щегольскими, зато джинсы, в которых он явно работал, сплошь перепачканы красками. Юки, казалось, была смущена этим проявлением британской эксцентричности.

Эгоисты, подобные Джастину, могут быть невероятно обаятельными, и в течение примерно двадцати минут он демонстрировал нам троим свои лучшие качества, но, как только появились Спенсы и Гаварды, полностью переключил внимание на Юки. С этого момента и до самого конца вечера он, можно сказать, монополизировал ее. Трудно сказать, он ли заворожил ее или она его, но между ними определенно проскочила искра взаимной симпатии. Должен признаться, что поначалу это меня задело, однако я ничего не предпринимал, чтобы помешать им – в некоторой степени из-за того, что мое вмешательство возбудило бы подозрения Даниэль. Кроме того, я никак не мог решить, как именно поступить: предостеречь Джастина относительно Юки или наоборот.

Когда гости разошлись, я сказал Даниэль: «Ну, как будто все прошло неплохо». В другое время это банальное начало послужило бы отправной точкой для обсуждения наших гостей и отношений между ними. Такие беседы мы с Даниэль пока еще с удовольствием поддерживали, но на сей раз жене не хотелось перемывать ничьи косточки. Довольно резким тоном она попросила помочь ей лечь. Мне было любопытно, в чем тут дело, но не хотелось ее раздражать.

Устроив Даниэль, я прошел к себе в кабинет, чтобы в одиночестве выпить заключительный стаканчик виски. Часто мне кажется, что самое лучшее в приемах гостей – тишина, наступающая после. За окном в темноте прокричала сова. Я чуть не подскочил и неприятно удивился собственной взвинченности: нервы были напряжены до предела. Взяв в руки подарок Юки, я стал листать страницу за страницей.

Пьесы театра Но не очень похожи на драмы в нашем понимании. Они состоят в основном из повествования и режиссерских ремарок, перемежающихся стихами, песнями и танцами. На взгляд западного читателя, они больше походят на ритуальное действо или богослужение с возгласами и лирическими вставками и, несмотря на довольно легковесные сюжеты, отличаются большой выразительностью. Действие происходит словно во сне, все кажется таинственным и зыбким. Жестокость и грубость, порой свойственные им, их ничуть не портят и даже прибавляют очарования.

Я рассеянно переворачивал страницы и с удивлением узнал в одной иллюстрации картину, висевшую на стене у Юки. Гравюра была не цветной, а черно-белой, все линии толще и грубее, и все же это было то же изображение. Старик, подметающий опавшие листья за прудом. Серпантин извилистых черных морщин на лице, просто, но выразительно передавал и возраст старца, и его душевные муки. На ветвях дерева, склонившегося над прудом, висел предмет, похожий на тамбурин.

На соседней странице размещалось начало пьесы под названием «Ая-но Цудзуми, парчовый барабан». За списком действующих лиц была первая реплика персонажа, обозначенного как СУДЕБНЫЙ ЧИНОВНИК (ваки):

«Перед вами чиновник из Дворца Луны, что в провинции Чукудзэн. Позвольте мне поведать вам историю этого места. Давным-давно во Дворце Луны, окруженном чудесным садом, жила прекрасная принцесса. Старик-садовник часто приходил сюда и подметал опавшие листья вокруг Лаврового Пруда. Однажды он встретил здесь принцессу и воспылал к ней страстью. Старик был очень глуп, потому что однажды не сдержался и осмелился признаться принцессе в любви, но она была рождена от духа воды, и потому у нее не было сердца, а когда она оставалась одна, у нее не было и лица. Принцесса как будто сжалилась над стариком. В ветвях лаврового дерева у пруда она повесила барабан и сказала, чтобы он бил в барабан, когда захочет ее увидеть. Барабанный бой донесется до Дворца Луны, она услышит и придет. Но, когда старик попытался ударить в барабан, оказалось, что принцесса зло над ним подшутила. Вместо кожи барабан был обтянут парчой и потому не издавал ни звука. Напрасно старик снова и снова бил в барабан. В конце концов он сошел с ума от отчаяния и бросился в Лавровый Пруд. И теперь его злобный дух бродит вокруг Лаврового Пруда, страдая от невыносимых мучений, а те, кто приходит сюда ночью, слышат, как в голове у них стучит парчовый барабан».

Остальная часть текста была, как мне показалось, разработкой этой странной короткой истории, совсем не выразительной, не считая нескольких стихотворных фрагментов, исполняемых хором: