Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

– Это опасно? – понизив голос, спросил я. – Вас могут ранить?

Ее смех зазвенел как колокольчик.

– Ох, Бо! Это занятие не опаснее объедков твоей пиццы!

Я взглянул на корку от пиццы в своей руке.

– Жуть. Значит… и ты тоже… как медведь?

– Скорее, как пума, – по крайней мере, так мне говорят, – беспечно откликнулась она. – Возможно, сказываются наши предпочтения.

– Возможно, – повторил я. – А я когда-нибудь увижу это?

– Ни в коем случае! – шепотом вскричала она. Ее лицо побелело сильнее обычного, в глазах вдруг отразился ужас. Она выдернула руку из моих пальцев и крепко обхватила себя обеими руками.

Моя ладонь, оставшаяся лежать на столе, онемела от холода.

– Что я такого сказал? – спросил я.

Она на миг закрыла глаза, собираясь с силами, а когда наконец ответила на мой взгляд, ее лицо было сердитым.

– Да я почти готова взять тебя с собой! Потому что иначе до тебя, похоже, не дойдет. Тебе было бы полезно увидеть, насколько я опасна.

– Хорошо, почему бы и нет? – настаивал я. Ее лицо стало жестким, но я уже не обращал на это внимания.

Долгую минуту она смотрела на меня в упор.

– Об этом в другой раз, – наконец сказала она и встала. – Мы опаздываем.

Я огляделся и с удивлением обнаружил, что кафетерий почти опустел. Рядом с Эдит я терял представление о времени и пространстве. Я вскочил и схватил с пола свой рюкзак и ее сумку.

– Ладно, в другой раз, – согласился я с твердым намерением вернуться к разговору.

К своему столу в кабинете биологии нам пришлось идти на виду у всего класса. На этот раз Эдит не стала отодвигать свой стул, чтобы сесть как можно дальше от меня. Мало того, она села так близко, что мы почти задевали друг друга плечами. Ее волосы касались моего лица.

Миссис Баннер вошла в класс пятками вперед и вкатила металлическую стойку с устаревшим телевизором и видеомагнитофоном. Класс вздохнул с облегчением. Я тоже расслабился, понимая, что сегодня вряд ли буду внимательно слушать объяснения. Слишком много мыслей вертелось у меня в голове.

Вставив видеокассету, миссис Баннер направилась к выключателю, чтобы погасить свет. И едва в классе стало темно, как начались странности.

Я и без того слишком хорошо сознавал, что Эдит сидит совсем рядом, на расстоянии сантиметра от меня. И представить себе не мог, что могу осознавать ее присутствие еще острее. Но в темноте… через меня словно пропустили ток, и все эти миниатюрные молнии, которые проскакивают между контактами в электрических цепях, вдруг замерцали в узком пространстве между нашими телами. А в том месте, где ее волосы касались моей руки, я ощущал почти физическую боль.

Меня ошеломило безумное желание протянуть руку и коснуться ее, провести по ее идеальному лицу хотя бы раз в темноте. Да что со мной такое? Если вокруг темно, это еще не значит, что можно лапать, кого вздумается. Я старательно скрестил руки на груди и сжал пальцы в кулаки.

Начались вступительные титры, в классе стало немного светлее. Не в силах удержаться, я то и дело поглядывал на Эдит.

Она сидела точно в той же позе, что и я: со скрещенными на груди руками и сжатыми кулаками, и время от времени искоса поглядывала на меня. Когда наши взгляды случайно встретились, она улыбнулась почти смущенно. Даже в темноте ее глаза горели. Мне пришлось отвернуться, чтобы не выкинуть какую-нибудь глупость – то, что не соответствовало бы ее представлениям об осторожности.

Урок казался невероятно длинным. Сосредоточиться на фильме я не смог, даже не понял, о чем он. Все попытки расслабиться были тщетными: электрическое напряжение не ослабевало. Время от времени я позволял себе украдкой бросить взгляд в сторону Эдит, и видел, что она так и не сменила позу. Невыносимое желание дотронуться до ее лица тоже не проходило, и я, чтобы удержаться, плотно прижимал кулаки к собственным бокам, пока от усилий не заныли пальцы.

Наконец миссис Баннер вновь щелкнула выключателем, и я со вздохом облегчения вытянул руки перед собой, сгибая и разгибая онемевшие пальцы. Рядом усмехнулась Эдит.

– М-да, было… интересно, – пробормотала она. Голос был негромким, взгляд – настороженным.

В ответ мне удалось только промычать.

– Идем? – спросила она, поднимаясь плавным движением и легко подхватывая свою сумку одним пальцем.

Я неуклюже вылез из-за парты, сомневаясь, что после таких испытаний смогу сделать хотя бы несколько шагов.

Эдит молча проводила меня до спортзала и помедлила у двери; я повернулся к ней, чтобы попрощаться, и остолбенел. Ее лицо напугало меня: оно было измученным, почти больным, и настолько прекрасным, что желание прикоснуться к нему вспыхнуло вновь, будто и не угасало.

Она подняла руку, помедлила в нерешительности, а потом вдруг быстро и легко провела по моей щеке кончиками пальцев. Прикосновение ее холодных пальцев оставило на коже пугающе горячий след – словно я заработал ожог, но еще не успел почувствовать боли.

Не сказав ни слова, Эдит развернулась и быстро зашагала прочь.

На дрожащих ногах, чувствуя, как кружится голова, я побрел в раздевалку. Я переодевался как в трансе, лишь смутно осознавая, что меня окружают люди. Ощущение реальности вернулось только после того, как мне вручили ракетку.

Она была совсем не тяжелой, но в моей руке все равно представляла собой довольно опасное оружие. Я заметил, что несколько ребят из нашего класса с подозрением поглядывают на меня и на ракетку. Тренер Клапп велела разбиться на пары, и я понял, что самым последним из всех выберут меня.

Однако оказалось, что я недооценил преданность Маккайлы. Она сразу же подошла ко мне и встала рядом.

– Ты же понимаешь, это не обязательно, – сказал я ей.

Она усмехнулась.

– Ничего, я буду уворачиваться.

Порой Маккайла умела нравиться.

Но игра не задалась с самого начала. Я как-то умудрился одним махом врезать ракеткой себе по лбу и задеть плечо Маккайлы. Остаток урока я провел в дальнем углу площадки, на всякий случай держа ракетку за спиной. Оказалось, что, несмотря на полученную от меня травму, Маккайла неплохо играет: в одиночку она выиграла три партии из четырех. Когда тренер наконец засвистела, объявляя окончание урока, Маккайла благодарно хлопнула ладонью о мою поднятую пятерню, чего я совсем не заслуживал.

– Вот, значит, как… – сказала она, когда мы уходили с площадки.

– То есть?

– Ты теперь ходишь с Эдит Каллен? – ее голос стал враждебным.

– Да, с Эдит Каллен, – повторил я, не скрывая удивления.

– Не нравится мне это, – пробормотала она.

– Не нравится – и не надо.

– Значит, стоило ей щелкнуть пальцами, как ты послушно побежал за ней?

– Похоже на то.