Диана Гэблдон - Семь камней

Они поддерживали ее, нарядили в монашеское облачение, дали краски, кисти, пергамент, и она стала потихоньку воспринимать окружающее – иногда разговаривала, узнавала свою сестру. Но потом пришла пора родов.

– Она отказывалась думать об этом, – сказала со вздохом миссис Симпсон. – Но вот появилась ты… розовенькая, горластая, вся в слизи. – Сестра Эммануэль, не в силах справиться с ситуацией, утратила свою зыбкую связь с рассудком и вернулась в прежнее состояние отрешенности.

«Значит, я довела свою родную мать до безумия и разрушила ее жизнь». В горле у Минни вырос твердый, пульсирующий комок, причинявший ей боль с каждым биением. Но все же ей надо было говорить.

– Вы сказали, что шок. – Она облизала пересохшие губы. – Дело было просто… во мне? Я имею в виду, может, было насилие? Как вы думаете?

К бесконечному облегчению Минни, миссис Симпсон ужаснулась, услышав это слово.

– Nom de Dieu ! [59] [59] Боже мой! ( Фр .) Нет, нет, точно нет. – Она зябко поежилась, опомнившись от краткого шока. – Можешь говорить про Рафаэля что угодно, но я уверена, что он никогда не принудит женщину, если она не хочет. Впрочем, он может очень быстро уговорить любую.

Минни не хотела слышать ни слова об отце и женщинах, которых он быстро уговаривает.

– Куда мы едем? – спросила она твердым голосом. – Где моя мать?

– В ее собственном мире, ma chére .

Скромный фермерский дом стоял на краю широкого, залитого солнцем поля, хотя сам скрывался в тени раскидистых дубов и буков. Чуть дальше виднелась маленькая деревня, гордившаяся своей удивительно большой каменной церковью с высокой колокольней.

– Мне хотелось, чтобы моя сестра жила близко от церкви и слышала колокола, – объяснила миссис Симпсон, кивая в сторону деревни, когда их экипаж остановился возле дома. – Конечно, у них тут служат не так, как в католических аббатствах, но она и не понимает этого, а колокольный звон приносит ей утешение.

Она смерила Минни долгим взглядом, прикусив губу, и в ее глазах ясно читалось сомнение. Минни прикоснулась к руке своей тетки, стараясь сделать это как можно ласковее, хотя ее почти оглушил пульс, бившийся в ее ушах.

– Я не обижу ее, – шепнула она по-французски. – Уверяю вас.

Сомнения не исчезли из глаз тетки, но лицо ее немного прояснилось, и она кивнула слуге, который открыл дверцу и протянул руку, чтобы помочь ей сойти.

Отшельница, как сказала тетка. Сестра Эммануэль верила, что она отшельница и ее единственная обязанность – молитва.

– Кажется, она ощущает покой и безопасность, – сказала миссис Симпсон. Морщины на ее лбу были тенью долгих тревог. – Безопасность, понимаешь?

– Безопасность от мира? – спросила Минни. Тетка пристально посмотрела на нее, и морщины на ее лбу стали еще глубже.

– Безопасность от всего, – сказала она. – И от всех.

И вот Минерва шла следом за своей теткой к двери, и ее душу переполняли тревога, удивление, печаль и – неизбежно – надежда.

Конечно, она слышала про отшельников, они часто упоминались в религиозных сюжетах – про святых, монастыри, гонения, реформацию, – но в тот момент это слово вызывало в ее сознании лишь комичный образ святого Симеона Столпника, который тридцать лет жил на столбе, а когда осиротела его племянница, великодушно поселил ее рядом с собой на другом столбе. Через несколько лет, к неодобрению автора этой истории, племянница слезла со столба и удрала с мужчиной.

Дверь дома распахнулась, и в ней появилась крупная, жизнерадостная женщина. Она тепло поздоровалась с Мириам Симпсон и направила приветливый и вопрошающий взгляд на Минни.

– Миссис Баджер, это мисс Ренни, – сказала миссис Симпсон, показав жестом на Минни. – Я привезла ее, чтобы она увидела мою сестру.

Седые брови миссис Баджер поползли к самому чепцу, но она кратко кивнула Минни.

– К вашим услугам, мэм, – ответила она и махнула передником, прогоняя крупного пестрого кота. – Брысь! Не приставай к леди. Он знает, что Сестра скоро будет пить чай, – объяснила она. – Заходите, леди, чайник уже закипает.

Минни то горела от нетерпения, то ее охватывал ледяной ужас.

– Сестра Эммануэль, так она по-прежнему называет себя, – объяснила по дороге миссис Симпсон. – Она проводит свои дни, а часто и ночи, – при этих словах ее высокий лоб снова наморщился, – в молитвах. Но к ней приходят посетители. Люди, прослышавшие о ней, приходят, чтобы попросить ее помолиться за них.

Поначалу я боялась, – продолжала она и повернулась, чтобы посмотреть в окно на проезжавшую мимо телегу, – что они огорчат ее, рассказывая о своих бедах. Но, кажется, она чувствует себя лучше, когда слушает кого-то.

– А она… говорит с ними? – спросила Минни. Тетка взглянула на нее, помолчала несколько секунд.

– Иногда, – сказала она и опять отвернулась к окну.

Ничего страшного , сказала себе Минни, сжимая кулаки в складках своей юбки и борясь с желанием придушить миссис Баджер, которая медленно-премедленно хлопотала возле очага, разместив на подносе несколько ломтиков хлеба с маслом, клинышек сыра и кружку, а потом принесла щербатый чайник, три глиняные кружки, помятую жестяную коробку с чаем и маленький, липкий горшочек меда. Ничего страшного, если она не поговорит со мной. Ничего, если она даже не сможет меня выслушать. Я просто хочу ее увидеть!

Это был крошечный каменный сарай, крытый соломой. Минни решила, что в нем прежде держали овец или другую скотину. Эта мысль заставила ее понюхать воздух, раздувая ноздри. Запах определенно был, но вовсе не теплая деревенская вонь от животных, а слабый запах ладана. Минни заморгала от удивления.

Миссис Симпсон посмотрела на солнце, уже спускавшееся к горизонту.

– Ты долго не задерживайся, – сказала она, слегка крякнув, когда поднимала тяжелый засов на двери. – Скоро наступит время для нона – того, что она считает ноном. Услышав колокола, она не будет ничего делать, пока не закончит молитвы, а после этого она часто замолкает.

– Нона?

– Да, это служба девятого часа, – ответила миссис Симпсон, распахивая дверь. – Поторопись, если хочешь, чтобы она поговорила с тобой.

Минни удивилась, но она действительно хотела, чтобы ее мать поговорила с ней. Она быстро кивнула и, пригнувшись под низкой притолокой, нырнула в сияющий полумрак.

Сияние исходило от единственной большой свечи на высоком железном подсвечнике и от стоявшей на полу жаровни. От обеих курился ароматный дымок и плыл к низким, закопченным потолочным балкам. Слабый свет просачивался в сарай сквозь щели и, казалось, собирался вокруг женской фигуры в белом, преклонившей колени на грубой скамейке для молитв.

Женщина обернулась, услышав шаги Минни, и застыла при виде нее.