Диана Гэблдон - Семь камней

Минни тоже сковало волнение, но она заставила себя медленно пройти пару шагов. Она инстинктивно выставила перед собой руку, как делают при встрече с незнакомой собакой, чтобы она понюхала сгиб пальцев.

Женщина поднялась на ноги, медленно шурша грубой тканью. Она была без головного платка и без вуали, что удивило Минни, а ее волосы были грубо подстрижены, но немного отросли и изгибались под ушами, охватывая лицо. Густые, прямые, цвета зрелой пшеницы на летнем поле.

Мои , подумала Минни, с учащенно забившимся сердцем, и заглянула женщине в глаза. Миссис Симпсон была права. Тоже мои…

– Сестра? – нерешительно проговорила она по-французски. – Сестра Эммануэль?

Женщина ничего не ответила, но ее глаза стали совершенно круглыми. Они скользнули по фигуре Минни и вернулись к ее лицу. Повернув голову, она обратилась к распятию, висевшему над ней на оштукатуренной стене.

– Est-ce un vision, Seigneur? – спросила она сиплым голосом человека, который редко говорит вслух. – Господи, это видение? – Ее голос звучал неуверенно, возможно, даже с испугом. Минни не слышала, что ответил с креста Христос, но сестра Эммануэль, кажется, слышала. Она снова повернулась к Минни, выпрямила спину и перекрестилась.

– Хм-м… Comment ça va? – спросила Минни, не придумав ничего лучше. Сестра Эммануэль заморгала, но не ответила. Вероятно, для видения это была не самая удачная фраза.

– Надеюсь, у вас все в порядке, – вежливо добавила Минни.

Мама , внезапно подумала она с болезненным уколом, когда увидела грязный подол грубого облачения, пятна от еды на груди и юбке. Ох, мама…

На скамейке для молитв лежала книга. Сглотнув комок в горле, Минни прошла мимо матери, чтобы посмотреть на книгу, но тут увидела распятие. Дорогое, полированное черное дерево с инкрустацией из перламутра. Туловище было сделано другой, более умелой рукой. Тело Христа сияло при свете свечи, искаженное, в плену узловатого куска какой-то отшлифованной темной древесины. Его лицо было повернуто в сторону и невидимо, но тернии в венце были острыми настолько, что, прикоснувшись к ним, можно было уколоть палец. Раскинутые руки были лишь наполовину высвобождены из дерева, и Минни сокрушительно ударило в грудь ощущение плена и мучительной агонии.

– Mon Dieu , [60] [60] Боже мой ( фр .). – пробормотала она вслух. Она произнесла это в шоке, не как молитву, но услышала, как женщина за ее спиной перевела дух. Минни услышала, как зашуршала солома, – она и не заметила, когда вошла, что пол был выстелен чистой соломой, – и заставила себя стоять тихо, с бьющимся в самых ушах сердцем, хотя больше всего ей хотелось повернуться и обнять сестру Эммануэль, взять ее на руки, унести отсюда, вернуть ее в обычный мир. После долгого мига, когда она слышала дыхание женщины, Минни почувствовала, как та дотронулась до ее плеча, и медленно повернулась.

Мать стояла совсем близко от нее, Минни даже ощущала ее запах. Как ни удивительно, запах был приятный, сладкий – запах пота, заношенной одежды, благовоний, которыми пропахли ее волосы, ткань платья и рука, дотронувшаяся до щеки Минни. Запах был теплым и… чистым.

– Ты ангел? – неожиданно спросила Эммануэль. Сомнение и боязнь снова появились на ее лице, и она отшатнулась. – Или демон?

Минни видела все морщинки на ее лице – веер морщинок возле глаз, нежные морщины от носа к губам, – но само лицо было расплывчатым отражением того, которое она видела в своем зеркале. Она вздохнула.

– Я ангел, – твердо сказала она. По-английски, не подумав, и глаза Эммануэль широко раскрылись от шока. Она неловко попятилась и упала на колени.

– Ой, не надо! Не делайте этого! – воскликнула Минни с огорчением. – Я не это имела в виду – то есть… Je ne veux pas [61] [61] Я не хочу ( фр .). … – Она наклонилась, чтобы поднять мать на ноги, но Эммануэль закрыла пальцами глаза и не хотела вставать, только покачивалась из стороны в сторону и тихонько скулила.

Тут Минни поняла, что это не просто жалобные звуки. Мать шептала: «РафаэльРафаэльРафаэль». В панике она схватила ее за запястья и оторвала ее руки от лица.

– Перестаньте! Arrêtez ! Пожалуйста, перестаньте!

Мать замолчала и глядела на нее, тяжело дыша.

– Est-ce qu’il vous a envoyé? L’Archange? Etez-vous l’un des siens? Он прислал вас? Архангел Рафаил? Вы из его свиты? – Ее голос дрожал, но она немного успокоилась. Минни осторожно отпустила ее руки.

– Нет, никто меня не присылал, – ответила Минни как можно ласковее. – Я пришла сама, чтобы повидать вас. – Не зная, что еще сказать, она выпалила: – Je m’appelle Minerve . [62] [62] Меня зовут Минерва ( фр .).

Лицо Эммануэль побелело.

Что такое? Неужели она знает это имя? Миссис Симпсон не говорила, знает ли мать ее имя.

И тут она услышала отдаленный звон колоколов. Возможно, мать даже не слышала ее слов.

Она растерянно наблюдала, как Эммануэль деловито поднялась на ноги, но при этом наступила на край подола и пошатнулась. Минни хотела схватить ее за руку, но Эммануэль уже восстановила равновесие и торопливо, но без паники подошла к молитвенной скамье. Ее лицо было сосредоточенным, а все внимание направлено на книгу, лежавшую на молитвенной скамье.

Глядя на нее, Минни наконец-то поняла, что имела в виду тетка, говоря про «нон» и «службу». Книга представляла собой маленький, элегантный томик в старинном зеленом переплете с крошечными круглыми кабошонами. А когда Эммануэль раскрыла ее, Минни увидела внутри блеск красивых картин, изображения ангелов, говорящих с Пресвятой Девой, с человеком в короне, с толпой, с Христом на кресте…

Часослов, молитвенник, предназначенный для богатых прихожан и напечатанный в прошлом веке, с псалмами и молитвами, которые нужно читать в монастырские оффиции – часы служб: заутреню, лауды (хваления), первый, третий, шестой и девятый часы, вечерню и повечерие (комплеторий). Нон – девятый час – приходится на три часа дня.

Голова матери склонилась над раскрытой книгой. Молилась Эммануэль вслух, слова звучали тихо, но внятно. Минни колебалась, не зная, уходить или остаться… но нет. Ей не хотелось прощаться с матерью – тем более что та, скорее всего, и не заметит ее ухода. Вместо этого она тихонько подошла к молитвенной скамье и встала на колени рядом с Эммануэль.

Она стояла так близко, что розовая ткань ее платья почти касалась белой ткани облачения. В сарае не было холодно благодаря жаровне, но все равно Минни почувствовала тепло материнского тела и на мгновение оставила напрасную надежду, с которой пришла, – что мать увидит ее, примет и окружит своей любовью.

Минни закрыла глаза, прогоняя слезы, и слушала голос Эммануэль, тихий и хриплый, но уверенный. Потом сглотнула слезы и открыла глаза, с усилием сосредоточившись на латыни.