Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

Когда замолкает последний звук флейты, король Наваррский кланяется даме, а потом, с широким взмахом руки, Маргарите. Не забыл, как он выражается, «прекраснейшую маргаритку из всех».

– Разрешите представить вам мессира Жана де Жуанвиля, – говорит Тибо, указывая на темноглазого юношу, – моего сенешаля, каковым был и его отец. Жан весьма талантлив во владении мечом и копьем. Сегодня он будет участвовать в турнире в честь моей дамы как ваш рыцарь.

– И, пожалуйста, примите мое предложение обслуживать ваш стол, – говорит молодой человек. – Любое ваше желание станет и моим.

Он опускается перед ней на колени, чтобы поцеловать ее перстень, и тут она вспоминает: это тот мальчик, который в соборе в Сансе разделил ее изумление насчет так называемого Тернового венца и вызванной им истерии. Теперь он уже не мальчик, а высокий, уверенный в себе молодой человек с мягкими русыми волосами и глазами цвета меда. Как искрящимся дождем, ее обдает теплом, когда он поднимается к королевскому столу налить воды в ее кубок. От него исходит легкий запах лимона.

– Наполнение кубка, наверное, скучное занятие для настоящего рыцаря, – говорит королева.

– Король Наваррский преувеличивает мое воинское искусство. До нынешнего дня я никогда не участвовал в турнирах.

– Значит, вы докажете свою доблесть сегодня.

– В любом случае, я слышал, вы предпочитаете турнирам поэзию.

Она с подозрением смотрит на него:

– Надеюсь, вы не собираетесь сейчас воспевать свою любовь к некой загадочной «прекрасной даме»?

– Совсем наоборот. Я приготовил ответ на стихи наваррского короля. Только для ваших ушей.

Он наклоняется ближе, якобы чтобы долить вина в воду, и тихо напевает:

Ее восторг звенит колокольчиком под сводами шатра, привлекая недоуменные взгляды, – кто слышал ее смех с тех пор, как она прибыла в Париж? Только за это молодой рыцарь заслуживает приза, и наградой ему будет ее любимое ожерелье – черепаховый крест на серебряной цепочке. Чтобы избежать любопытных взглядов при этом обожающем сплетни дворе, она спешно поднимается по лестнице к своим покоям, чтобы принести подарок, – но замирает, услышав какой-то шепот в одной из темных комнат.

– Пожалуйста, дорогая, еще раз, пока я не умер. В Палестине я рисковал жизнью; разве это не доказательство, что я стою твоей любви?

– Ты оставил англичанина выручать наших рыцарей. Это доказывает только твою никудышность. И не зови меня «дорогая».

Это голос Бланки. Маргарита затаила дыхание.

– Что же мне сделать, чтобы доказать мою любовь? Мои стихи в твою честь поют по всей стране. Я даже убивал во имя тебя.

– Ш-ш-ш! Тибо, я тебе велела никогда больше об этом не говорить.

– Боишься, что нас подслушают? Весь замок пирует, все заняты павлинами, а я пленен твоими чарами.

– Хватит! Тибо, сейчас же отпусти меня.

– Молю тебя оставить этот ужасный тон. Почему ты все время водила меня за нос, даже когда уговаривала убить твоего мужа, если никогда не хотела моей любви?

– Тише ты, болван! Хочешь, чтобы тебя повесили?

– Ты хотела править Францией и добилась этого благодаря мне. И как же ты мне отплатила? Неприкрытой холодностью. О, любовь моя! Но от этого я хочу тебя еще больше!

– С меня довольно.

– Но куда же ты, дорогая?

– Присоединиться к пиршеству, прежде чем ты отправишь нас обоих на виселицу.

Легко, так, что ноги едва касаются пола, Маргарита бросается назад в зал в страхе, что ее застанут за подслушиванием этого tête-à-tête . Она даже не пробует стоящих перед ней деликатесов, стискивает зубы среди болтовни и звона блюд и кубков и непрестанно бубнящей музыки – все поглощают воспоминания о голосах Бланки и Тибо, и в голове кружатся и вертятся собственные мысли, как осенние листья на ветру.

Слухи о Бланке оказались правдой. Все эти годы ей так ловко удавалось их развеивать. Когда она сдернула платье и явилась перед советом баронов практически голой, чтобы доказать, что не беременна, они в своем изумлении забыли, что ее обвиняют еще и в заговоре с целью убить мужа. Во время осады королем мятежного Авиньона Тибо отбыл со своими рыцарями и пехотой, сказав, что они отслужили свои обязательные сорок дней. Два месяца спустя король Людовик VIII умер, предположительно от дизентерии, но некоторые говорили, что перед отбытием домой Тибо отравил его вино.

Новое знание давит Маргарите голову, как тесная шапка, отчего жилы на висках начинают пульсировать. Нужно что-то делать, кому-то сказать – но кому? Для Людовика ее мнение значит меньше, чем слова матери. Кто же поверит ей? Как не хватает друга! Беспощадная власть Бланки держит весь двор в страхе и повиновении. Скажи Маргарита о том, что узнала, и на нее повесят ярлык лгуньи и вышвырнут из Франции, а первой ее пнет Бланка.

И все же когда-нибудь эта тайна может пригодиться. Когда у нее будет сын и расторжение брака больше не будет ей грозить, она может что-нибудь получить от Бланки за свою осведомленность. Что-нибудь существенное. Пробежавшие по коже мурашки приятны, как руки возлюбленного.

И тут ее внимание привлекает другое. К столу со шляпой в руке подходит Гуго, граф Лузиньянский, он пришел засвидетельствовать свою верность Альфонсу – один.

– Где ваша супруга? – спрашивает Бланка.

– Королева Изабелла не будет присутствовать на церемонии, пока моя госпожа не примет ее.

– Это смехотворно. Мы здесь собрались, чтобы провозгласить нашего сына Альфонса сеньором Пуату. Когда вы оба присягнете ему, тогда мы вас и пригласим.

– Изабелла – королева, – напоминает Гуго.

– Бывшая королева.

– Как и вы, и тем не менее вы не преклоняете колено ни перед одним мужчиной.

– Кроме нашего святого отца и его благословенного сына.

– Стало быть, вы понимаете положение королевы Изабеллы, non ? Конечно же, вы не ждете, что она преклонит колено перед вашим сыном.

– Именно этого я и жду. Мы во Франции, а не в Англии, и королева здесь я.

«Бывшая королева», – хочется напомнить Маргарите. Она говорит:

– Мессир Гуго, пожалуйста, передайте королеве-матери Изабелле, что королева Франции примет ее завтра. Она может прийти в мои покои после заутрени.

Спина Бланки деревенеет. Людовик хмурит брови и чешет живот. Гуго Лузиньянский отступает на шаг.

– Простите меня, мессир Гуго. Кажется, вы кое-что забыли. – Людовик чешет шею. Не завелись ли у него блохи?

Граф Лузиньяна медленно оборачивается, опускается на колено перед Альфонсом и почти шепотом клянется служить ему. Взгляд Бланки говорит Маргарите, что она совершила ошибку и пожалеет об этом. Это все, что Бланка может, – здесь не место для насмешек над королевой.