Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

– Ради всего святого, – бормочет она и идет к Генриху, которому Ричард говорит:

– Конечно же, ты не ожидаешь, что я тебе одолжу денег. Ведь сам ограбил меня, отобрав налоги с восемнадцати богатых евреев.

– Они обвинялись в гнусном преступлении. Распять бедное дитя! И они отказывались от христианского суда.

– А теперь они мертвы, и их имущество досталось тебе.

– Но по твоему требованию я отпустил остальных. В том числе твоего личного еврея.

– Не собираюсь давать тебе денег на Сицилию. Я уже выложил тысячу фунтов на выкуп Томаса Савойского.

Правление дяди Томаса было непопулярно среди его туринских подданных, они посадили его в темницу и теперь требуют непомерный выкуп.

– Мой дядя все выплатит, – говорит Элеонора.

Томас обещал заплатить очередной папский взнос – с каждым новым папой приходят новые требования – для нападения на Манфреда, сына Фридриха II. Манфред провозгласил себя королем Сицилии.

– Пока не заплатим папе Иннокентию, мы не можем требовать сицилийский трон для Эдмунда.

– Если бы я собирался завоевать Сицилию, то чтобы взять ее себе, – отвечает Ричард.

– Теперь ты захотел стать королем Сицилии? – спрашивает Элеонора. – После того, как сам отка-зался?

– Моя госпожа. – Перед ней приседает в реверансе ее племянница Агнесса де Салуццо.

Санча наконец пришла в себя, говорит она. Элеонора спешит к двери, за ней, подняв юбки, ее фрейлины.

Санча лежит на кровати в спальне и тупо смотрит в потолок распухшими от ночных слез глазами:

– Я не убивала ее.

– Я знаю, дорогая. – Элеонора садится на кровать и берет сестру за дрожащую руку.

– Ты должна мне верить.

– Конечно, верю.

– А Ричард нет.

– Ричард верит лишь тому, что ему выгодно.

– Он уговорил Генриха освободить этого убийцу – Авраама, а теперь привез его в Беркхамстед снова жить у нас. – Она сжимает Элеонорину руку. – Теперь Авраам убьет меня.

– Милая Санча! Зачем кому-то убивать тебя?

– Он убил ее, чтобы спасти свою честь. А меня убьет, чтобы я молчала.

Когда у сестры появилось такое богатое воображение? В детстве это Элеонора и Маргарита писали канцоны и пели их, изображая трубадуров, или сочиняли сказки про Ланселота и короля Артура и играли роли, а Санча сидела в углу и рисовала, замкнутая в своем собственном, предположительно тупом и скучном, мире.

– Вероисповедание Авраама отвратительнее, чем все, что ты можешь вообразить.

Согласно придуманному Ричардом документу еврей задушил жену за то, что та вытирала картину «Мадонна с младенцем», которую Авраам повесил около нужника в качестве надругательства.

– Ричард не знает, что я видела, как он прелюбодействовал с Флорией, – говорит Санча, сжимая Элеоноре руку. – Он ненавидит скандалы! Он бы и мне желал смерти. Как своей первой жене.

– Изабелле Маршал? Она умерла в родах.

– После встречи с его любовницей. Жанна де Валенс никому не позволит встать у нее на пути.

Элеонора призывает все свое терпение.

– Никто не умрет. Если твой еврей убил свою жену, то это было в порыве страсти.

– «Если»? Ты тоже мне не веришь.

Элеонора встает.

– Чему я не могу поверить, так это твоим истерикам. И меня это очень тревожит. Ты должна взять себя в руки и пресечь эти дикие обвинения. Иначе сама подвергнешься ритуалу изгнания бесов, а то и хуже. – В Париже один ученый предлагал сверлить дыру в черепе одержимого, чтобы выпустить злых духов.

– Почему ты такая злая? – снова начинает плакать Санча.

Элеонора воздерживается от жалоб: сохранить Сицилию для Эдмунда – заплатить папе – Элеонора и Генрих должны попросить у Маргариты и Людовика денег в долг. Бароны не смягчатся, пока их возглавляет Симон. А тот начинает размахивать «Хартией вольностей», возмутительным набором ограничений на ее и Генриха способность править. Этот документ составили люди, которых заботит лишь собственное богатство. Она и Генрих, конечно, откажутся подписать эту хартию, как бы Симон ни угрожал «последствиями». И еще одна печаль, вырисовывающаяся даже по ночам, – болезнь дочери Катерины. Сначала бедняжка родилась глухой, а теперь начала слепнуть. Нервозность Санчи кажется чрезмерной, тем более что Ричард уже все ей объяснил.

– У меня куча дел, – говорит Элеонора. – Нет времени вытирать твои слезы.

– Мы же сестры. И должны помогать друг другу.

– Ради бога, Санча! Когда ты повзрослеешь? – Лицо сестры искажается, как от пощечины. – Мы взрослые женщины, Санча. И должны сами о себе заботиться. Теперь ты должна заставить себя встать с постели и одеться для коронации Эдмунда.

Папский легат прибудет через час. Она спешит из комнаты, вниз по лестнице, через зал, где слуги расставляют столы, на кухню – проверить блюда, что готовят к пиру: жареная цесарка, оленина в винном соусе, форель из пруда, весенняя зелень и спаржа из огорода, вареная картошка со сливочным маслом, яблочные пироги и лимонный торт. Обратно в зал – там слуги носят вазы с маргаритками и расставляют на столах, но она вмешивается. Нужны розы, и неважно, что ее белые розы сейчас не цветут. Все равно Эдмунд предпочитает красные. Сегодня все должно быть безупречно.

Она находит Генриха в его покоях, он уже надел белые с золотом одежды и стоит перед зеркалом, а его камердинер Уильям де Сент-Эрмен укрепляет у него на голове корону.

– Мои волосы седеют, Элеонора, – печально улыбается король. – Скоро ты окажешься замужем за стариком.

– За опытным мужчиной. – Она подходит и целует его. – И еще более красивым, чем раньше. Серебро в волосах чудесно идет к золотой короне.

– Боюсь, у Симона те же мысли вызывает серебро в его волосах.

– Пусть думает что хочет.

Генрих вздыхает и проводит руками по талии. Его отвисшее веко дергается.

– Он явно затевает пакости. Его гнев по поводу Сицилии очень меня удивил.

– Это только повод разъярить баронов. Симон ищет себе товарищей по несчастью. Когда они увидят сегодня, как Ростан надевает королевский перстень на палец Эдмунду, их сердца забьются по-другому.

Элеонора и Генрих не пожалели средств для этого события.

– Джон Монселл и я кое-что добавили к церемонии, – улыбается король, отчего вокруг глаз собираются морщины. – Подожди, увидишь. Только каменное сердце останется спокойным.

Няня вводит в зал Эдмунда, его волосы еще мокры после умывания, глаза широко раскрыты. Когда его целуют в щеки и называют «Маленький король», он сохраняет на лице торжественное выражение.

– Я стал королем Англии в девять лет, – говорит ему Генрих, когда они втроем, держа за руки сына, направляются в собор. – На один год меньше, чем тебе сейчас.

– Ты велел раздать всем детям в стране сласти и объявил много особых праздников, когда не будет уроков? – улыбается Эдмунд. – Вот что я сделаю в Си-цилии.