Шерри Джонс - Четыре сестры-королевы

Она пробует позвать Авраама, почти ожидая, что он появится из-за двери или из сокровищницы, смеясь над ее глупостью. Но он ушел, и это очень странно, потому что любой из слуг может войти и забрать что хочет. Она входит в сокровищницу, глаза пробегают по мешкам серебра – накопленные годами богатства от оловянных рудников Ричарда, от его брата-короля, от налогов, что платили евреи. Одного такого мешка хватило бы Флории на несколько лет жизни.

« Кровь будет на ваших руках ». Но нужно, чтобы Авраам остался в неведении. Флория может исчезнуть, и ее муж не узнает, куда она делась и почему. Не будет никакого скандала. Санча унесет тайну в могилу.

Она берет мешок монет, такой тяжелый, что приходится держать его двумя руками, прячет его под мышку и накидывает на плечи плащ. Потом снова идет через луг вручить Флории свой подарок. Ей представляется блеск благодарности в ее глазах. «Благодарю тебя, Матерь Мария, что указала мне путь».

Но, не дойдя до дома, она слышит стон. Вид открытой двери заставляет Санчу пуститься бегом – но у порога она замирает. Внутри на коленях стоит Авраам и плачет, а рядом на полу Флория, на том самом месте, где Санча оставила ее.

– Проснись, милая, – умоляет он. – Вернись ко мне, любовь моя.

Он берет ее голову, прижимает к груди, но Флория недвижима. Ее голова болтается. Лицо побледнело, как вода. Под затылком растекается лужа крови.

– Помогите! – пищит Санча, но никто не слышит ее, кроме Авраама, который резко поворачивает голову. Его зрачки так расширены, что чернота покрывает все глаза, отчего они выглядят бездонными дырами, колодцами ненависти. И внезапно Санча понимает, почему Флория боялась его. Бедная Флория!

– Вы убили ее, – говорит она, держась за дверной косяк, и ее колени охватывает дрожь.

Он подбирает что-то с пола и показывает ей: нахмуренная шахматная королева, которую она принесла из спальни Ричарда, вся в крови и волосах.

– Нет, графиня, – говорит он. – Я не убивал ее. Это вы ее убили.

Эдинбург, 1255 год

Возраст – 32 года

В этой поездке карета не для Элеоноры – резвейшие скакуны из королевской конюшни несут ее и Генриха вместе с Джоном Монселлом и ста пятьюдесятью рыцарями через северные леса и цветущие луга в Эдинбург, где их дочь Маргарита то ли еще жива, то ли уже нет.

Сегодня требуется все ее умение, все внимание. Местность незнакомая, а она не скакала галопом уже много лет, с тех пор как ее дни наполнились заботой о детях и не осталось времени на охоту. Не в состоянии найти достойного воспитателя, чтобы занялся острым умом Маргариты – «Она девочка, и ей ни к чему знание латыни», сопел ее последний учитель, – Элеонора стала учить детей сама. Ее старания принесли богатые плоды: Эдуард стал смелым и отважным рыцарем – иногда слишком смелым, – по-королевски самоуверенным. Беатриса – грозный противник в искусстве спора, и она, как и ее мать, умеет скакать верхом и охотиться не хуже любого мужчины. Тихий Эдмунд – философ, мудрый не по годам, утешение матери. Малышка Катерина, родившаяся глухой и с каким-то по-особенному сморщенным личиком, милее всех на земле, она получает поцелуи, сидит на коленях и обнимает за шею нянь, братьев и сестер, мать и отца.

Но Маргарита со своим острым умом занимает место ближе всех к центру Элеонориного сердца. Ее то и дело звучащий смех навевает ощущение спокойной силы, каждой частицей она напоминает свою тезку – королеву Франции. Да, прошли годы с тех пор, как смех Маргариты-старшей умолк. «Гарпия Бланка Кастильская своей железной рукой задушила в нашей Марго веселье», – сказала как-то их мать, но Элеонора никогда в это не верила. Она знала, что сестру не усмиришь надолго, и оказалась права: вернувшись из Утремера, когда Бланка упокоилась в могиле, а Людовик еще больше помрачился умом, Маргарита правит Францией и смеется громче прежнего, не думая о том, что такое поведение не пристало женщине. Какой веселой и уверенной она была, когда все собрались на Рождество в прошлом году! И все-таки, кажется, она впитала и кое-какие не самые приятные черты Белой Королевы.

Потрясение и обида на лице Беатрисы во время Рождественского праздника, когда Маргарита отказалась посадить ее за королевский стол, до сих пор преследуют Элеонору. Не следовало ли ей тогда вмешаться более решительно? Она попыталась:

– Беатриса – наша сестра, Марго. Семья прежде всего, помнишь? Семья превыше всего, важнее земель и замков, важнее гордости.

– Тебе она, может быть, сестра, а мне – больше нет, – последовал ответ Маргариты.

Элеонора была так потрясена, что замешкалась с ответом. А ничего не возразив – не предала ли она Беатрису? Не стоило ли, как Санча, сесть за стол с Беатрисой? Но, конечно, она не могла этого сделать: ведь они с Марго только что начали хлопоты для заключения мира между их странами впервые за почти двести лет.

У обеих свои причины хотеть мира. Маргарита боится, что Генрих снова попытается отобрать земли, потерянные его отцом, а Франции теперь будет тяжело вести войну: поход в Утремер отнял у королевства все средства, и более того – подорвал престиж короля Людовика в мире. Элеоноре же нужна помощь Франции в противодействии грядущей смуте.

У Симона иссякло терпение, он готовит мятеж, и Элеонора не может его в этом упрекнуть. Генрих отказался платить деньги, которые по справедливости полагались Симону и его жене Элеаноре. Но можно ли критиковать Генриха за упрямство? Симон своим язвительным языком сам настроил его против себя. Когда Элеонора отказалась продолжать споры с королем по поводу него, он обратил свой сарказм и против нее. Теперь Монфор злопыхает, называет «иностранкой», что смешно, учитывая его французские связи, и обвиняет ее в своем фиаско в Гаскони. Она, мол, поддержала предводителя мятежников, своего гасконского кузена. А она сделает все для продвижения интересов своей семьи, даже в ущерб Англии. Но, конечно, не может спорить с Генрихом, как и не в силах помочь Симону. Генрих любит ее, но его гордость не уступает в силе его любви. Он настаивает на верности. «Если хочешь быть моей королевой, то должна работать со мной, а не против меня». Ей пришлось сказать «да», иначе он бы навсегда удалил ее от своего двора. Теперь при несогласии с ним она не высказывает свои возражения публично и старается скрывать неудовольствие, когда он игнорирует ее советы – что случается редко.

Симон виновен в том же самом преступлении, в котором упрекает ее, – в эгоизме. Отозванный из Гаскони, затем посланный туда вновь, чтобы спасти герцогство от мятежников, Симон петухом распускает хвост перед советом баронов, хвастаясь своими заслугами перед королевством и злословя на короля. Он обвиняет Генриха в растрате Элеанориного приданого, хотя обещанные ей земли и деньги разделили между собой родственники Уильяма Маршала. Требует, чтобы Генрих вернул ему Пембрук, хотя законные права на замок имеет Уильям де Валенс. Требует, чтобы Генрих тратил на его расходы в Гаскони больше, чем решил суд.