Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

– Ваши фрески, сир Бернардино, прекрасны, но вы должны признать, что желание герцога исповедаться едва ли не чудо.

– Я бы поостерегся с подобными заявлениями.

– А вам нужно поостеречься с тем, что вы слышите, поскольку вас не защищают стены исповедальни и в Риме найдется немало людей, готовых пойти на все, лишь бы узнать, о чем говорит на исповеди герцог. Стена с испорченной грунтовкой будет иметь для вас меньше последствий, чем, например, раздробленные пальцы.

В эту секунду, издав победное бульканье, Джироламо наконец перевернулся на живот и заулыбался, прижавшись щекой к расстеленному одеялу, а когда я вновь прислушалась к спору, те двое успели уйти. Но их слова я запомнила, как и многозначительные паузы между ними, и я не могла не удивиться, как Чезаре решился нарушить молчание, о чем же он будет говорить на исповеди.

И точно, следующие дни Чезаре вел себя как человек, сбросивший тяжеленное ярмо, хотя в глубине души я верила, что он взбодрился из-за того, что вновь несет какую-то ответственность, а вовсе не из-за ее отсутствия. После коронации новый Папа Римский, как и обещал, вернул Чезаре белое копье гонфалоньера и звание генерал-капитана армии. Хотя Орсини со своими сторонниками по-прежнему шныряли на границе Борго, как волки кружили вокруг костра, Чезаре объявил, что устроит праздник и поблагодарит тех, кто поддержал его в трудные времена. Строители и декораторы теперь работали круглые сутки, молотки стучали, как огромные сердца, новые мраморные полы мерцали при свете факелов, и повсюду в воздухе нависла пыль, приглушавшая сияние звезд и луны.

Говяжьи и свиные туши, косяки разнообразнейших рыб, горы битой дичи – все исчезало в кухнях. Из марципана изготовили даже папскую тиару с засахаренными фруктами в виде драгоценных камней. В обеденном зале, несмотря на присутствие плотников, работавших на лесах, воздвигли огромную пирамиду из золоченых утиных яиц. Этот десерт был покрыт стружкой не менее густо, чем золотом, хотя потом оказалось, что его съела кухонная челядь, а этот народ жаловаться не привык.

Шеф-повара, предложившего ароматизировать масло трюфелями и потушить на нем зайчатину, сразу уволили, поскольку Чезаре давно объявил, что больше не притронется к трюфелям после смерти Тиресия. Наняли нового шефа, а тот принес с собой небольшую деревянную шкатулку для специй, которую никогда не выпускал из виду. Мальчишка, поставленный вращать вертел, сразу приглянулся новому повару и утверждал, что тот, прежде чем лечь спать, привязывал шкатулку к груди кожаным шнурком, «совсем как иудей со своими шкатулками заклинаний на голове и руках». Поползли слухи, будто в шкатулке хранятся какао-бобы, высоко ценимые дикарями Нового Света, которые использовали их в религиозных церемониях. Это породило другой, более мрачный слух, что Чезаре намерен скрыть в бобах яд, а так как никто не знает, каковы они на вкус, то никто не сможет сказать, что они отравлены.

Однако сам Чезаре прежде никогда не выглядел таким добродушным. Он руководил домом со вкусом и хорошим настроением, дипломатично улаживая споры между капризными поварами и вздорными живописцами. Прослушивал музыкантов и набирал новых рекрутов в папскую армию, часами совещался с доном Джоффре за кувшином крепкого вина своего любимого сорта из Авиньона, придумывая зрелищные представления, чтобы поразить гостей.

Однажды нас всех собрали на такое развлечение в обеденном зале, забитом до отказа строительными лесами, верстаками и горшками с краской. Чезаре с братом забрались на платформу, подвешенную на потолочных блоках, и после нескольких поворотов лебедки поднялись немного над зрителями, чтобы все их хорошо видели. С собой они взяли мелкое блюдо, установленное над жаровней, и несколько кроличьих тушек, выпотрошенных и нафаршированных. Джироламо, заразившись всеобщим возбуждением, пищал и извивался у меня на руках, как поросенок. Я давно оставила попытки крепко пеленать его, потому что он начинал кричать и не замолкал до тех пор, пока его не развязывали. Монна Ванноцца могла бы вернуться к себе домой теперь, когда Чезаре подтвердил свое звание гонфалоньера, однако предпочла остаться в Сан-Клементе. Она бросила в нашу сторону хмурый взгляд, но ее сразу отвлекли проделки сына.

Джоффре положил одного кролика на блюдо. Зрители притихли. Тушка зашипела, запахло жареным мясом, и этот аромат смешался с запахом краски, опилок и немытых тел. Зрители зашумели, как волны прилива. Джоффре повернулся к Чезаре, у которого был озадаченный вид и он проводил рукой по густой темной шапке отросших волос – видимо, от расстройства. Он пробормотал несколько слов Джоффре, тот взял щипцы и собрался вынуть кролика из блюда, но удивленные возгласы из первых рядов заставили остальных встрепенуться и вытянуть шеи, чтобы лучше все рассмотреть. Зажав ребенка одной рукой под мышкой, другой я уцепилась за шест, привстала на крестовину и устремила взгляд поверх голов.

Кролик подскакивал на блюде, как пойманная рыба, его живот конвульсивно дергался, заставляя приподниматься и опускаться лапы, что создавало сумасшедшее впечатление бега. Джоффре дико захохотал и даже подпрыгнул от восторга. Платформа слегка качнулась, и в толпу полетели горящие угли. Чезаре, держась за веревку, чтобы не упасть, улыбался как мальчишка, увлеченно отрывающий крылышки у мухи.

Раздался громкий хлопок. Заверещала какая-то женщина, Джироламо расплакался. Оба брата отскочили назад, свободная рука Чезаре легла на эфес меча. Джоффре потерял равновесие и свалился в объятия пышногрудой дамы, отвечавшей за прачечную. Вид у него был счастливый, и подниматься он, похоже, не собирался, а наблюдал за Чезаре, который пришел в себя и уставился на опустевшее блюдо.

– Что произошло? – крикнул Джоффре.

– Будь я проклят, если знаю.

– Зато я знаю, – раздался голос с пола. – Кролик взорвался. Я весь в полусырых кусках мяса и еще в чем-то… Серебряные капли, что ли?

– Ртуть, – пояснил Чезаре. – В кролика зашивают ртуть, а когда начинаешь его готовить, он подскакивает, словно живой. Я хотел посмотреть, как получится, прежде чем представить это зрелище гостям.

– Все ясно, – произнесла монна Ванноцца, поворачиваясь, чтобы уйти.

Толпа перед ней расступилась. Я смотрела на заплаканное личико своего ребенка и думала, сколько еще должно пройти времени, прежде чем он начнет придумывать фокусы, а я буду сердиться на него за это, опасаясь за его хрупкую жизнь.

– С ним все в порядке? Прости, если он испугался. – Голос Чезаре, совсем близко. Я посмотрела на него со своей верхотуры и убедилась, что он полон раскаяния, хотя по-прежнему весел. Чезаре подал мне руку и поддержал, когда я спрыгнула вниз. – Я понятия не имел, что происходит с ртутью при сильном нагреве. Я имел дело с ней только в теплом состоянии, в ваннах, прописанных мне Тореллой. – Он прокашлялся. – А что пилюли? Помогают?