Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

– Я совершенно здорова, благодарю.

– Хорошо. Да, я помню, как Сандро Фарнезе, брат Джулии, рассказывал, что видел этот трюк с цыплятами, и с тех пор мне хотелось его исполнить.

Чезаре расплылся в мальчишеской улыбке и не выпустил мою руку, так что мне ничего не оставалось, как пойти с ним, когда он покинул обеденный зал. Челядь так и приклеилась взглядами к моей спине. Я чувствовала, как их домыслы теснят меня со всех сторон, и с трудом поборола желание обернуться и прокричать: «Это ничего не значит, я ничем от вас не отличаюсь, оставьте меня в покое, перестаньте дарить мне надежду».

Но я промолчала. Мне нравилось ощущать тепло руки Чезаре, крепкое пожатие, шелест моего рукава, касавшегося его предплечья, и то, как я подстраивалась под его шаги, пока мы шли рядом. У подножия лестницы, ведущей в его личные покои, Чезаре остановился и сказал:

– У меня сейчас дела, но я вот что подумал. После вечеринки не хочешь поужинать со мной? Вдвоем. – Он кивком указал на верхний этаж.

У меня даже горло сдавило от волнения. Не в силах говорить, я попыталась улыбнуться, подозревая, что и это мне не удастся. Чезаре вопросительно смотрел на меня, вздернув брови.

– Это значит «да»?

Среди гостей Чезаре не было женщин, из уважения к приглашенным кардиналам, как он объяснил, гордо выставляя напоказ свою вновь обретенную набожность. В действительности он имел в виду другое – ему предстояла тяжелая работа. Пий стар и слаб, а делла Ровере все еще бродит вокруг дома, как голодный волк.

Однако я готовилась к вечеру с неистовым энтузиазмом, словно мне предстояла роль почетной гостьи. Следовало позаботиться о подходящем наряде. Юбка с лифом, позаимствованные из гардероба донны Лукреции в Непи, имели поношенный вид: подол юбки запылился и разлохматился, на лифе засохли пятна от молока. Но у меня не было ни времени, ни денег приобрести что-то новое. Воспоминания о платьях и украшениях, которые я оставила в Ферраре, не давали мне покоя, заставляя мучиться бессильной досадой. Но вскоре я встряхнулась, взяла себя в руки и начала действовать – выпрашивала и одалживала все, что можно, у других женщин в доме. Сделала вид, будто мне нужна просто смена одежды на время, пока я вычищу и починю те вещи, что привезла из Непи. Однако никто не обманулся: все видели, как Чезаре держал меня за руку и мы разговаривали с ним у подножия лестницы в его покои.

Некоторые обижались и отказывались помогать, другие заражались моим возбуждением, и мы вместе усаживались поработать иголкой с ниткой, перетряхивали скудные ресурсы, чтобы обменять их на рынке. А если не получится, то и украсть у тех, кто занят лишь жалостью к себе. После смерти Тиресия Чезаре приказал посадить леопардов обратно в клетки, поэтому в погожие дни мы частенько сидели в саду, а Камилла, Джироламо и Джованни иногда играли на ковре в центре нашего круга, пока мы занимались шитьем и сплетнями. Нас связывала тонкая, иллюзорная надежда. По лихорадочному блеску глаз и полету фантазии легко было догадаться, о чем думают люди. Пусть сейчас выбор пал на меня, но что произойдет позднее? Султан выразил намерение посетить гарем, и вот они и начали толкаться, выбирая лучшее место, как голуби на переполненном насесте.

Мне было безразлично. Я могла позволить себе быть великодушной. Однажды вечером Фатима предложила предсказать мое будущее по картам Таро. Все загалдели, чтобы она погадала им тоже, поэтому Фатима выбрала простой расклад на три карты Большого Аркана. Первой картой выпала Верховная Жрица с Торой на коленях, второй картой оказались Влюбленные, и, наконец, она перевернула карту Император. Не нужно быть знатоком, чтобы понять, что это означало. Поэтому я едва прислушивалась к ее интерпретации, отказываясь смотреть ей в глаза, пока она рассуждала о выборе и двойственности, о тонкой грани между мудростью и сумасшествием и о том, что сила иногда неуправляема.

В день приема я стащила с кухни лимон, выжала его сок в таз с водой и вымыла волосы кусочком розового мыла, который сберегла в память об Анджеле. Все еще мокрые волосы заплела в косы, чтобы придать им легкую волнистость, и уселась перед жаровней в маленькой комнате, предоставленной нам с Джироламо. Пока волосы сохли, я протирала лимонными корками кожу, чтобы она побелела. После отъезда из Меделаны лицо и руки сильно загорели во время пути.

Вечером, перед приемом, пока гости Чезаре прибывали среди шума и хаоса, в котором смешались крики конюхов, звон сбруи, стук паланкинов, опускаемых на каменные плиты, я разделась и тщательно вымылась остатками мыла. Его мускатный аромат вызвал во мне тоску по Анджеле. Какая это была бы радость, окажись она здесь, – подруга наставляла бы меня в искусстве любви, перебирала бы длинными сильными пальцами, слегка мозолистыми от игры на гитаре, мои украшения в шкатулке, кружилась бы по комнате, примеряя разные юбки и лифы, прикладывая к себе сорочки и кружевные косынки. Я взглянула вниз, на неопрятный треугольник темных волос и пушок на икрах. Подмышки выглядели не лучше. Мне нужен был горячий воск и ножницы, но не было ни того, ни другого. Кроме того, если бы я применила воск сейчас, то выглядела бы как свежеощипанный цыпленок.

– Скорее всего Чезаре заставит меня проглотить ртуть, а потом поджарит на огне, – сообщила я своему ничего не понимающему сыночку, который не оставлял попыток отжаться от пола на руках.

Мне удалось кое-как привести себя в порядок с помощью щетки и столового ножа. Я утешалась мыслью, что наступит темнота к тому времени, как он… к тому времени, как мы… Тем более Чезаре будет слегка навеселе. Я медленно оделась, чтобы убить время, поправила все крошечные бантики на чистом белье, разгладили шелковые рейтузы, слегка вытянутые на коленях. Затягивая корсет, уделила особое внимание тому, как он подпирал мою грудь. Хотя Джироламо в основном питался из бутылочки, но иногда по ночам я кормила его грудью, чтобы она оставалась округлой, твердой и выпуклой, помнящей ласки любовника, процитировавшего странные слова из личной переписки дона Христофора Колумба.

В конце концов я шагнула в бледно-желтую атласную юбку с золотыми кружевными вставками, затянула лиф из светло-зеленой парчи со шнуровкой спереди, так что посторонняя помощь не понадобилась, обулась в персиковые шелковые туфельки, чуть тесные в пальцах, и уселась ждать. Чего? Что теперь должно произойти? Чезаре пришлет за мной одного из своих рабов? Да знает ли он вообще, где моя комната в этом дворце-муравейнике, меняющем свои очертания чуть ли не каждый день? Как долго продлится прием? Я попыталась подсчитать, сколько времени уйдет на каждое блюдо и на развлечения между ними, как долго Чезаре будет говорить с каждым из приглашенных, благодаря своих друзей и льстя врагам. Наверняка это займет почти весь вечер, а потом он чересчур устанет, чтобы развлекать меня за ужином. Или просто забудет о приглашении.