Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Я чуть не пропустила узкий проход на улицу, где жил Гидеон, поэтому, когда он поворачивал направо, продолжала идти вперед, и мы столкнулись. На секунду мне показалось, что все огни, смех и музыка объединились в маленький тугой мячик и тот угодил мне прямо в живот, этакий пончик радости, пропитанный тонким сиропом желания. Я отпрянула и двинулась впереди Гидеона, не обращая внимания на его предостережение ступать осторожно, потому что улица грязная, тут могут быть крысы, а в соседнем дворе вообще живет злобный петух. Я никак не могла воспылать к Гидеону желанием, я даже не была уверена, что он мне нравится. А потом, откуда-то из пляшущих теней, что отбрасывал факел Гидеона, как по волшебству показалось лицо Чезаре – рыжая густая шевелюра, ослепительная улыбка, заостренные суровые черты. Вот, значит, во что он меня превратил, в женщину, пылающую желанием к любому мужчине, стоило ему случайно до нее дотронуться.

– Пришли, – сказал Гидеон, открывая дверь и отступая, чтобы я вошла первой.

Разбухшая дверь заскрипела по каменным плитам, заставив залаять собаку. На шум высыпала вся семья, чтобы поприветствовать нас. На крошечном дворе, почти полностью занятом разломанным фонтаном, поблескивавшим при свете факела голубой щербатой плиткой, словно летнее море, собралось по меньшей мере человек двадцать. Они толкались, улыбались и приглашали меня в дом встретить праздник. Несколько ребятишек пролезли вперед толпы и уставились на меня круглыми, серьезными, совиными глазками, и я, к своему стыду, вспомнила, что должна была принести подарки. И вот явилась с пустыми руками и пустым сердцем, в нем лишь звучало горестное эхо изгнанной любви. Мужчина, которого я приняла за главу семейства, отругал детей, и те исчезли за женскими юбками и длинными темными робами мужчин.

Они не зажигали светильников, ждали нашего прихода, и вот теперь повели нас в комнату. Там горела лишь одна свеча, за которой менора казалась маленьким деревцем. Мы собрались вокруг, взрослые вежливо расшаркивались, пропуская ребятишек вперед, передавая младенцев с рук на руки, пока все не угомонились. Я стояла позади всех, опустив голову, избегая смотреть на Гидеона, а он показывал знаками, что я должна пройти вперед. Зажгли первую свечу, и я вздрогнула, но, видимо, это было движение души, а не тела, потому как никто не обратил на меня внимания, даже Гидеон, не сводивший с меня настойчивого и встревоженного взгляда. Церемония шла своим ходом, и я немного расслабилась, обнаружив, что помню все слова благословения и даже могу найти отличия от традиции, соблюдавшейся в доме моего отца.

Загорелись все свечи, менору отнесли в открытый дверной проем, зажгли светильники в главной комнате, и женщины начали выставлять угощение на длинном столе, сверкавшем серебром, бронзой и цветным стеклом. Этих людей я знаю, подумала я, когда пожилая женщина в черном передала мне широкое керамическое блюдо с масляной капустой и велела поставить на стол. С такими же людьми я встречала праздники еще ребенком в Риме. Они жили незаметно, в маленьких простых домишках, где все ценное и красивое было спрятано по коробкам, на случай внезапного переезда. Но стоило зайти в их дома во время праздников пурима, или хануки, или йом-киппур, они буквально расцветали, словно цветы в пустыне после дождя. Старшие дочери и матери меняли скромную поношенную одежду на полосатые шелка и бархат, на головы повязывались шарфы, позвякивавшие крошечными золотыми монетками. На столах вместо деревянной посуды появлялось серебро и стекло, а блюдам придавался цвет и аромат с помощью шафрана и куркумы, благоухающей корицы, мускатного ореха и апельсиновой эссенции. У моего отца, такого благополучного, со знакомствами по всему городу, дом содержался по-иному. Во-первых, он напоминал загородную виллу, по типу тех, что строили гои на одолженные отцом деньги, во-вторых, он стоял на краю еврейского квартала, поэтому когда мы с братьями забирались на самую высокую сливу в нашем саду, то могли заглядывать в окна христианских домов на верхних этажах.

После ужина детей заставили убирать со стола, а Гидеон поднялся и стал нарочито рыскать по своим карманам. Детишки сгрудились вокруг него, а он вытягивал один за другим прекрасно вырезанные и украшенные четырехгранные волчки, севивоны, которых хватило каждому ребенку, причем ни один волчок не повторился дважды.

– Он несколько недель их вырезал, – с гордостью сообщила мне молодая женщина особым хозяйским тоном, заставившим обратить на нее внимание.

На меня она произвела впечатление красавицы, такой же хрупкой и эфемерной, как Доротея Караччоло. Я увидела, что она не носит обручального кольца и наблюдает за Гидеоном, словно подсчитывая, сколько раз он кинет взгляд в ее сторону. Но он был полностью занят раздачей маленьких волчков и объяснением правил игры своим перевозбужденным слушателям, один из которых успел залезть на стол и теперь пытался снять с Гидеона шапочку. Мне показалось, будто я смотрю в волшебный телескоп и вижу будущее. В нем Гидеон, лет через десять или двадцать, превратится в благодушного отца семейства. От этого на душе стало тепло, а потом я пожалела, что вообще сюда пришла, ведь его будущее было моим прошлым, а в прошлое возврата нет.

Я резко поднялась.

– Вам нехорошо? – спросила молодая женщина. А в ее голосе звучала не столько тревога, сколько надежда.

– Пора уходить, – произнесла я, обращаясь к Гидеону. – Если задержусь, то охрана меня не пустит через ворота.

– Об этом не беспокойтесь. Они уже привыкли, что я хожу туда и обратно в самое неподходящее время. – Он заулыбался. – Я объясняю им, что герцогиня вызывает меня поговорить о своем заказе. – За столом нервно засмеялись, я поймала на себе несколько взглядов. Детишки, почувствовав напряжение взрослых, притихли.

– Что ж, – промолвила я, улыбаясь через силу, – это правда, мы часто засиживаемся допоздна. Пожалуй, охрана вам поверит.

– Вы останетесь?

– Нет, здесь меня так хорошо приняли, и угощение было восхитительное, но…

– Я принесу вашу накидку, – предложила молодая женщина, поднимаясь из-за стола.

– Тогда я провожу вас домой, – сказал Гидеон.

– Ты пропустишь кордовца, – предупредил солидный мужчина с окладистой бородой и пейсами.

– Я недолго. Ступайте ко мне в комнату, как обычно, когда он придет. Все готово.

Ночью небо прояснилось, похолодало, луна посеребрила мокрые крыши. Почти все огоньки хануки погасли, на улицах никого не осталось, кроме крадущихся кошек. Все еще пахло жареным гусем и жженым сахаром. Мы с Гидеоном шли вдвоем, слушая, как громко хрустит земля под ногами.

– Кто такой кордовец? – спросила я, чтобы нарушить затянувшееся молчание. – Мне жаль, что вы его не увидите из-за меня.