Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Я захлопнула книгу, но все равно, что написано – не сотрешь, даже если не станешь читать. Так вот почему отец оставил нас в Испании. И мои светлые волосы и голубые глаза тут ни при чем, хотя с тех пор он извлек из них немалую пользу. Как любой успешный человек, умеющий зарабатывать, отец пользовался тем, что имел, и не сожалел о потерях. Меня вдруг охватило беспокойное ощущение того, что я вовсе не та, кем всегда себя считала, а место, которое я якобы занимала в этом мире, вообще не существовало. До моего сознания дошло, что не я виновата в мамином поспешном отъезде из Толедо, в ее несчастной смерти, а ведь все эти годы на меня давило огромное чувство вины. И вот теперь я могла просто переложить его на плечи Мариам, как перекладывала не раз все, что угодно, от домашней работы до любви к моему семейству.

«Следуй за любовью», – говорила она. Но куда эта самая любовь привела ее или моего отца? Они так и не поженились, даже когда он узнал, что свободен. Я поискала в памяти, но так и не вспомнила ни одного примера, когда бы они выдали, что любят друг друга. Неужели моя мама следовала за любовью, когда увозила меня из Толедо, хотя мы могли бы благополучно остаться и сойти за христиан? Или ее гнало в путь нечто иное? И куда завела любовь Анджелу или бедного израненного Джулио? Пока я размышляла над этими вопросами, наступил рассвет, а я так и не нашла ответов. Тогда я просто закрыла глаза, думая, что нужно поспать часок, но тут начал бить кафедральный колокол, и я вспомнила, что сегодня канун Рождества и мне придется сопровождать донну Лукрецию на утреннюю мессу.

Всю службу, казавшуюся бесконечной, я промучилась головной болью, а еще ныли колени от долгого стояния на мраморном полу часовни. Видимо, я простудилась, хотя скорее всего это была очередная вспышка моей давней болезни, и я решила переговорить с мало что понимающим аптекарем. Фра Рафаэлло не читал проповедь, хвала Господу, его стиль не совсем подходил для таких радостных дат церковного календаря. Главный священник мадонны, гладкий и пухлый, не задержал нас долгими воспоминаниями о неминуемом рождении Христа. В конце службы я попросила разрешения у мадонны отлежаться, но она запретила.

Вместо этого она велела мне отправиться в ее покои, чтобы она могла, по ее словам, на время отложить в сторону молитвенник, но я испугалась, что она хочет поговорить со мной о Чезаре. Несколько дней назад из Испании вернулся ее мажордом, Санчо. Он повидался с Чезаре в Медина-дель-Кампо и привез письма. Неужели одно из них предназначалось мне? Я удивилась, но тут же отбросила эту мысль. Даже если бы он написал мне, я не хотела ничего знать, не желала смотреть на знакомый летящий почерк и читать его красивую ложь.

Я испытала облегчение, когда мадонна изрекла:

– Виоланта, ты будешь сопровождать меня в покои герцога. Он устраивает встречу кардинала и дона Джулио. Хочет, чтобы они помирились до начала завтрашних празднеств. Затем мы отправимся к Анджеле. Для нее у меня тоже есть предложение.

Встреча, устроенная в личных покоях герцога, прошла ужасно. Джулио, с повязкой на правом глазу, а левым глазом, все еще сильно опухшим и бесцветным, несмотря на лечение голубиной кровью, стоял в темном углу, избегая света ламп. Ипполито, которому герцог приказал вернуться из Мантуи, напоминал надутого бульдога. Он держался как можно дальше от Джулио даже в такой небольшой комнате и упрямо делал вид, будто не замечает погибшей красоты брата. Помимо трех братьев Эсте, мадонны и меня, присутствовал также помощник герцога, поэт Никколо да Корреджо. Я подумала, что, наверное, он хочет сочинить панегирик в честь данного события.

Герцог посмотрел на кардинала, чтобы тот начинал, но Ипполито отказался говорить. Тогда герцог сказал Джулио, как сожалеет Ипполито о причиненном брату зле. Потом Джулио, высвободившись от слуги, помогавшего ему передвигаться, вышел в круг света. Донна Лукреция, стоявшая рядом, поморщилась и отвернулась. Я опустила голову и увидела, как Ипполито спрятал ногу в алой туфле под сутану.

– Господин, – произнес Джулио, обращаясь к герцогу, словно они находились здесь вдвоем, – вы видите, во что я превратился. И все же, – он повернулся к Ипполито, – я должен благодарить Господа и благословенную Мадонну, сохранивших мне зрение. И хотя со мной обошлись жестоко, бесчеловечно и совершенно неоправданно, я тем не менее прощаю вашу светлость и не перестану быть для вас тем же добрым братом, каким являлся всегда.

– Поцелуйте друг друга в знак примирения, – велел герцог Альфонсо.

Никто не шелохнулся. Я задержала дыхание, и донна Лукреция наверняка тоже. Наконец Джулио сделал шаг к Ипполито.

– Ваша светлость, – подтолкнул его герцог, и кардинал также шагнул вперед.

Мне показалось, что это был не поцелуй, а шелест одной бороды о другую.

– Вовремя я изменила свои планы, – сказала донна Лукреция, как только слуга в доме Джулио закрыл за нами дверь, и мы с Анджелой остались наедине в маленькой комнате окнами в сад, где она теперь проводила почти все дни.

Хотя она не представляла, когда должен родиться ребенок, было ясно, что это дело нескольких недель, а не месяцев. Она лежала, огромная и неподвижная, на дневной кушетке рядом с высоким окном. Тонкое одеяло не скрывало раздутого живота и набухших грудей, а также ожиревших бедер и плечей. На столике рядом с ней стояло блюдо с конфетами и засахаренными фруктами, а также кувшин со сладким белым вином. Анджела даже не взглянула на нас, не предложила нам подкрепиться, а продолжала смотреть в открытое окно на мокрый коричневый сад, каждую секунду отправляя в рот очередное лакомство с блюда. Огонь в камине не горел, и в комнате стоял жуткий холод. В тишине, последовавшей за замечанием донны Лукреции, я услышала лишь тонкий писк зарянки и поняла, что даже фонтаны в саду перестали работать.

Донна Лукреция досадливо вздохнула и подала мне знак, чтобы я подвинула стул к кушетке Анджелы. Усевшись, она наклонилась вперед и уперлась руками в бока. Эта мужская поза напомнила мне ее брата.

– Ладно, не желаешь говорить, так хотя бы послушай. Сегодня утром мой муж осуществил примирение между двумя братьями. Если хочешь, Джулио может покинуть двор и вернуться домой.

Опять молчание. Видимо, это был день красноречивых пауз.

– В таком случае, – продолжила мадонна, – он останется там, где сейчас, до тех пор пока… не привыкнет к своему положению. Ты должна выйти замуж. Я уже переговорила об этом с владельцем Сассуоло, Алессандро Пио, и он с радостью возьмет тебя. Он весьма великодушен, принимая во внимание, что я, к сожалению, не могу тебе выделить большого приданого. То, что у меня есть, пойдет на освобождение Чезаре. Я уже написала твоему брату. Достаточно сказать, что, будь у него столько дукатов, сколько отговорок, мы не знали бы проблем. Однако нам все удастся. Дон Алессандро хвалил твою красоту, – она бросила на кузину скептический взгляд, оставшийся незамеченным, – и образованность. Он признался мне, что считает себя счастливцем. Постарайся не разочаровать его. Свадьба состоится в дни карнавала. А пока ты отправишься в Меделану и будешь там рожать. Это достаточно далеко, так что приличия будут соблюдены. Герцог любезно предоставит для путешествия свой буцентавр. Виоланта поможет тебе собрать вещи.