Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

Анджела повернула голову в нашу сторону и уставилась на кузину осоловелым взглядом. Глаза ее были тусклы, лицо бледное, на лбу выступили пятна. Волосы она неаккуратно связала, и выбившиеся пряди прилипли к вискам. Мне хотелось расплакаться, обнять подругу и сказать, что ничего не изменилось. Мы по-прежнему вместе, с нашими шутками и затеями, а мужчины пусть катятся в геенну огненную.

– Я не могу ехать сегодня. Мне нужно отдохнуть, – сказала Анджела.

Когда она открыла рот, я заметила, что пристрастие к сладкому начало сказываться на ее зубах.

– Ты будешь на борту баржи до наступления темноты, – произнесла донна Лукреция. – С тобой поедет Виоланта. Я наняла повитуху и кормилицу, они также составят тебе компанию. Ничего не бойся. Деревенский воздух пойдет тебе на пользу. А теперь поднимайся и собирайся в дорогу.

Мы с мадонной взяли Анджелу за руки и посадили на кушетке. Предстоящая поездка меня обрадовала. А потом я вспомнила некрасивое, но обаятельное лицо Гидеона д\'Арзента.

К тому времени, как мы с Анджелой погрузились на буцентавр герцога, стало совсем темно и река, накатывавшая на пристань, казалась вязкой и черной, как патока. Оглянувшись на город, я увидела замок, освещенный огнями рождественского празднования, и поискала у себя в душе зависть или горечь изгнания. Но в сердце царил покой, я радовалась возможности побыть вдвоем с подругой даже при таких обстоятельствах, вынудивших нас отправиться в путешествие по реке зимой, в ссылку, пусть и временную. Баржа герцога своей роскошью напоминала маленький дворец, стены кают были обиты бархатом и увешаны гобеленами, защищавшими от холода и шума весел. Помимо повитухи и кормилицы, у нас были рабы для услуг и повар, а еще мадонна одолжила нам Фертеллу, чтобы мы не скучали. Вероятно, ни она, ни ее кузина не помнили, что когда-то клоуна подарил Анджеле кардинал Ипполито.

И хотя все эти мелочи только усиливали мое удовольствие, если бы их не было, хуже мне от этого не стало бы. Пока мы ждали, что паланкин мадонны доставят во дворец Джулио, откуда нас должны были перенести на пристань, донна Лукреция отвела меня в сторону.

– Есть новость, которая тебя обрадует, – объявила она. – Тебе известно, что Санчо вернулся через Неаполь? Он остановился на одну ночь у моего брата, дона Джоффре.

– Мой сын здоров? – Мне не следовало бы перебивать, но я не могла удержаться, и мадонна, видимо, решила оставить это без внимания.

– Совершенно здоров, – кивнула она, доброжелательно улыбаясь, – в чем ты сама скоро убедишься. В новом году он приедет в Феррару вместе со своей сестрой Камиллой и герцогом Камерино.

Вероятно, я поинтересовалась, как это вышло, возможно, она сама снизошла до объяснений, уже не помню. В тот раз я мало что поняла, мне казалось, это совершенно неважно, почему он приезжает, по сравнению с тем чудесным фактом, что он сюда приедет, и через несколько коротких недель мы с ним встретимся, и я снова стану сама собой. Причина заключалась в том, что дон Джоффре, овдовевший в тот год, когда Чезаре сослали в Испанию, после внезапной смерти принцессы Санчи пожелал жениться еще раз, а его новой невесте не хотелось брать на себя заботу о трех маленьких бастардах Борджа. Дон Альфонсо согласился на определенных условиях принять их в Ферраре. Я не стала спрашивать, на каких именно условиях, а мадонна мне не сказала. В тот раз не сказала.

В то время я был так молод, что принял вожделение за любовь, как это случается у молодых.

Глядя через обнаженное плечо Анджелы на ее отражение в длинном зеркале, я подумала, как наши жизни мало-помалу движутся вперед. Подобно волнам весеннего прилива, мы откатываемся назад и все же с каждой новой волной продвигаемся чуть дальше предыдущей.

В Рождество, пока мы плыли в Меделану, она родила девочку на борту буцентавра. Ребенок родился преждевременно, видимо, из-за путешествия; маленькая, но крепкая девчушка. Анджела без колебаний выбрала имя для своей дочери, Джулия, после чего передала ее кормилице и потеряла к ребенку всякий интерес. Все то время, что мы пробыли в Меделане, она горевала по поводу пагубного воздействия на ее фигуру беременности, однако была полна решимости восстановить былую красоту. Анджела бинтовала грудь повязками, пропитанными пастой из размолотых косточек инжира, чтобы вернуть упругость, и заставляла меня растирать ей живот маслом из сладкого миндаля и лаванды, борясь с растяжками. Еще не окрепнув после родов, с продолжавшимся кровотечением, она предпринимала пешие и верховые прогулки, которые могли, как я опасалась, вызвать выпадение матки. Но Анджела была убеждена, что так она быстрее обретет прежнюю форму, чтобы доставить удовольствие новому мужу. По крайней мере, заявила она, единственный раз в моем присутствии вспомнив о дочери, младенец – девочка то есть – родился маленьким и не растянул ее там внизу, как сделал бы мальчишка.

Донна Лукреция проявила мудрость, когда выбирала повитуху, которая оказалась опытной особой, выходившей многих женщин, по той или иной причине желавших как можно быстрее после родов вернуться в постель к мужчине. Сделай вид, что это игра, предложила она со смешком, не вполне уважительным. Смешай немного розовой воды с оливковым маслом и пусть он тебя помассирует. У нас с Анджелой не было ни любовника, на мужа, зато мы были друг у друга и убивали время в деревне с помощью игр, о которых наша повитуха даже не подозревала.

И вот теперь, когда до свадьбы оставался всего час, Анджела по-прежнему выражала недовольство своей внешностью.

– Господи! – восклицала она, вертясь перед зеркалом то одним боком, то другим при свете свечей, отбрасывавшем блики на ее кожу. – Я превратилась в настоящую уродину. Пузо висит, как у свиньи, грудь плоская. Он помчится, издавая вопли, к своей мамочке, и она станет торжествовать победу.

Мать жениха не одобряла предстоящий брак, поэтому Анджела не отправилась на свадьбу в Сассуоло, а должна была обвенчаться втайне, в часовне донны Лукреции, после чего остаться при дворе. Анджела встретила этот план с облегчением. У нее не было желания заживо похоронить себя в деревне, где, кроме молочной фермы и сада, заниматься нечем.

– Он будет любить тебя точно так, как любим мы, – сказала я.

– Правда?

Она повернулась ко мне. Отполированное зеркальное серебро больше не смягчало ее черт. Лицо выглядело усталым, кожа под глазами припухла и натянулась, а морщины в уголках рта, прежде появлявшиеся от смеха, стали еще глубже. Что бы там ни утверждали художники, именно недостатки создают человеческую красоту. Возможно, поэтому Создатель не покинул Адама, когда тот вкусил от плода.

Читать дальше