Софи Гонзалес - Прекрасно в теории

Практически всегда ее дверь была закрыта, чтобы она в тишине и спокойствии могла записывать свои видео для YouTube. Однажды я ворвалась к ней во время замедленной съемки, и она так разозлилась, что наша соседка выглянула из-за забора, чтобы проверить, что никто не пострадал. Но открытая сейчас дверь дала мне зеленый свет, поэтому я вошла без колебаний, аккуратно ступая между разными материалами и разбросанными прищепками.

– Что ты сейчас шьешь? – спросила я.

Эйнсли уже наполовину закончила рисовать узор на бледно-голубом лоскуте хлопчатобумажной ткани, поэтому, отвечая, не отрывала от него глаз.

– Я нашла уродливое кружевное платье «У Дженни», – сказала она, имея в виду секонд-хенд «У Дженни», одно из своих любимых мест – думаю, из него получится отличный костюм с кроп-топом и юбкой. Сейчас делаю новую подкладку, потому что ткань практически прозрачная, и потом, – она схватила ножницы, – хочу сделать эластичную оборку внизу топа.

– Здорово. Это будет потрясающе.

– Надеюсь. Будешь моей моделью?

– Для кроп-топа? – Я съежилась. – Пожалуй, я пас. Не могу дождаться, когда увижу тебя в нем. Держу пари, ты будешь выглядеть восхитительно.

Внутри Эйнсли улыбалась, довольная комплиментом.

Она всегда была худой, высокой, с узкими бедрами, походя на отца и его родственников. За последние несколько лет изгибы ее груди и бедер стали более изящными, но по всем меркам она все еще была очень стройной, как наши тетушки по отцовской линии. Я тоже была высокой – сто семьдесят пять сантиметров, намного выше девочек моего возраста, – но у меня мамина фигура.

«Детородные бедра», – так говорила мама, когда я была еще одиннадцатилетним ребенком. У меня только начался менструальный цикл и мои бедра и грудь налились так, что вся моя старая школьная одежда трещала по швам.

Тогда мне было все равно, идеальны ли мои бедра для рождения детей – я просто не хотела стать единственным ребенком в классе, кто вырос за год во время полового созревания на два размера. И тогда мне нравились мои формы. Даже несмотря на то, что я не могла взять у Эйнсли ее одежду сорокового размера.

Все вышесказанное не означало, что я хотела быть моделью для кроп-топа на канале с тысячами подписчиков, но все равно спасибо. Любовь к своему телу не давала мне магический щит от страха сцены или комментариев о том, должна ли девушка носить открытую одежду, от мерзких незнакомцев с сексистскими наклонностями. Я не знала, как Эйнсли это выносит. Анонимность была теплым одеялом, укрывающим меня от нападок.

– Ну так как дела? – спросила Эйнсли, роясь в своей плетеной сумке, в которой хранила набор для шитья, в поисках сантиметровой ленты. – Как прошла встреча в Клубе?

– Она была вчера. Я тебе говорила, что в этом году из-за занятости мистера Эллиота встречи проводятся по четвергам.

– Ладно, но я против всяких изменений и всячески пресекала бы такого рода вещи.

– Отвечая на твой вопрос, они все безумно скучают по тебе.

– О да, я почти тебе поверила.

– Они поставили тебе памятник.

– Это меньшее, что они могли сделать.

– Так я и сказала. Эй, можешь одолжить мне свою доску для заметок?

– Конечно, она за столом. Зачем тебе?

Я переползла через ее кровать и просунула руку в щель, чтобы достать ее.

– Броэм скоро придет. Мне нужен инвентарь.

Эйнсли, знавшая о том, как прошла наша вчерашняя встреча, фыркнула.

– И какой же? Перцовый баллончик?

– Одной доски достаточно. Спасибо!

– Эй, я могу быть уверена, что вы будете вести себя тихо? – крикнула мне вслед Эйнсли, когда я удалилась с доской для заметок. – Через тридцать минут я буду записывать озвучку для видео.

– Без проблем.

Вернувшись в комнату, я прислонила доску к кровати и затем разложила на столе несколько чистых листов бумаги, несколько цветных маркеров и мой новый блокнот. Как только я закончила, в дверь постучали.

– Веди себя хорошо, Дарс. Без убийств! – крикнула Эйнсли из своей комнаты, когда я пошла открывать дверь.

Я проигнорировала ее.

Когда я распахнула дверь, чтобы впустить Броэма, первое, о чем я подумала, – как неуместно он выглядит на нашем эклектичном крыльце. Я думала, он придет сразу же после тренировки, но он все-таки заскочил домой, чтобы привести себя в порядок. Он выглядел чисто и опрятно, в зауженных брюках чинос и темно-зеленой рубашке с аккуратно подвернутыми до локтей рукавами. Его волосы были зачесаны на косой пробор и уложены волнами, такими пушистыми и небрежными, будто он использовал тонну средства для укладки. Пол скрипел и трещал под его наполированными коричневыми ботинками. Он был окружен кучей разбросанных садовых гномов, цветочных горшков и грязью, не убранной с тех времен, когда мама пыталась вновь заняться садоводством. Над его головой звенели колокольчики и висели вазы с цветами, некоторые из них еще цвели, а некоторые уже засохли и увяли. А за его спиной красовались перила нашего крыльца, украшенные множеством рождественских гирлянд, которые мы не снимали, чтобы не приходилось каждый год их вешать снова.

Броэм держал руки скрещенными на груди, и взгляд его казался более мрачным, чем обычно.

– Да, ты выглядишь так же здорово, как летний денек, – невозмутимо сказала я, и он, не дожидаясь приглашения, двинулся ко входу. Я отпрыгнула в сторону, чтобы он прошел. – Конечно, чувствуй себя как дома.

– Ага. – Он прошел в гостиную, осматривая все вокруг своим непроницаемым взглядом, и затем кивнул мне. – Идем?

Как будто он был хозяином этого проклятого дома.

– Моя спальня наверху.

Ну хотя бы он позволил мне проводить его до моей спальни. И как только дверь закрылась, я почувствовала себя немного спокойнее. Благодаря маме и Эйнсли в доме царил полнейший беспорядок, чего не сказать о моей комнате, которая единственная оставалась всегда опрятной и чистой. И казалось, что здесь нет того, за что Броэм мог бы меня осудить.

Я указала ему на стул.

– Присаживайся.

Он послушался, облокотился рукой о стол, закинул ногу на ногу и надел темно-коричневые очки для чтения, которые стоили, наверное, больше, чем машина Эйнсли. Квадратная оправа идеально подходила к его лицу, сглаживая его скулы, челюсть и линию бровей. Он открыл блокнот.

– Настоящая волшебница? – спросил он, глядя на заглавие страницы.

Я наклонилась, чтобы взять маркер. И так приблизилась к нему, что чувствовала его одеколон – одурманивающий запах муската и чего-то сладкого. Но не такой приятный, как парфюм Брук.

– Да.

– Так много рисунков.

Я прокашлялась.

– Ага. Ладно. Итак, шаг первый: твоя личность.

Броэм пробормотал:

– Прости, что?

– Ты, – я указала на его грудь, – не должен быть таким серьезным. Я не хочу звучать банально, но тебе следует больше улыбаться. Если ты хоть иногда улыбаешься, это заставляет твоего собеседника быть более открытым и чувствовать себя комфортно. Некоторые говорят, это очень уместно, когда встречаешься с кем-то.