Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 5

Какую сперва нам оплакать беду?
Какая из двух тяжелее?
Сказать я не в силах.

Одна разразилась под кровом у нас,
Другой, трепеща, ожидаем.
О, горе! О, ужас!

Когда б залетел
В покой наш попутного ветра порыв!
Унес бы меня!
Боюсь умереть
От страха, узрев
Могучего Зевсова сына!
Говорят, он уж близко,
В неизбывных мученьях…
И жутко и дивно!

Недолго пришлось мне
Рыдать соловьем голосистым! Несут
Его на руках
Нездешние люди,
Скорбя, как о друге, —
Беззвучен их горестный плач…
Он безгласен… О, горе!
Что случилось? Он умер
Иль в сон погружен?

Как о тебе, отец,
Скорблю, о, как скорблю! О, я несчастный!
Что делать мне? Как быть? Ах, горе, горе!

Потише, сын! Не пробуждай
Его неистовых мучений.
Еще он жив, – но смерть близка.
Держи его, а сам – молчи.

Что говоришь, старик? Ужель он жив?

Не разбуди его: он спит.
Не береди, не растравляй
Ужасных схваток злобной боли,
Мой сын.

Злосчастный я! Каким раздавлен
Я бременем! Мутится ум.

О Зевс!
Где я? В какой стране? Кто эти люди?
Где я лежу в мученье безысходном?
О, горе мне! Опять терзает боль
Проклятая…

Ты понял ли, насколько было б лучше
Таить безмолвно скорбь души?
Не должно было отгонять
От вежд страдальца
Отрадный сон.
Гилл
Я удержать себя не мог,
Я не стерпел его ужасной муки.

О Кенейский алтарь! [71]Так ли мне воздается,
Злополучному? Я ли тебе не принес
Превеликие жертвы, – свидетель мне Зевс!
Погубил ты, ужасно меня погубил!
И зачем я увидел тебя! Я вовек
Не познал бы вершины безумья, – увы! —
Пред которым бессильно могущество чар!
Где кудесник такой, где искусный тот врач,
Кто бы мог – кроме Зевса – избавить меня?
Было б чудо, когда б он явился.

О, дайте, дайте мне, несчастному,
Уснуть последним сном!
Зачем касаешься? Ворочаешь зачем?
Меня погубишь ты, погубишь,
Пробудишь вновь затихнувшую боль.
Схватила… Ой!.. Ой!.. Снова подползла…
Неблагодарные, хуже всех эллинов!
Мир очищая, и в дебрях и на море,
Я ль не страдал? А теперь, сокрушенному,
Вы ни огнем, ни копьем не поможете?
О, горе, горе!
Ужель никто не отсечет
Страдальца голову от тела?

Чадо Гераклово, мне не под силу, —
Ты помогай. Ты сильней и моложе,
Помощь моя не нужна.

Я держу.
Только ни я и никто из живущих
Сделать не в силах, чтоб мог позабыться он
И не страдать: это Зевсова воля.

О сын мой, сын мой! Где же ты?
Приподыми меня…
Возьми меня, вот так… Увы, увы! О боги!
Проклятая!.. Зашевелилась…
Опять, опять… вконец меня замучит…
Увы! Паллада! Снова боль терзает…
Сын! Пожалей же отца! Не осудят…
Меч извлеки, порази под ключицу!..
Сжалься!.. Убийца – безбожная мать твоя…
Гибель моя да падет на нее!
Аид, брат Зевсов!
О, упокой, о, упокой
Меня быстролетящей смертью!

При виде мук его дрожу, подруги.
Такой достойный муж – в таких страданьях!

Свершил я тяжких подвигов немало
Рукой своей и вынес на плечах!
Но даже ненавистный Еврисфей
Иль Зевсова супруга [72]мук таких
Не причиняли мне, как дочь Ойнея
Коварная, облекшая мне стан
Сплетенною Эриниями сетью, —
На гибель мне, к бокам прилипнув, плащ
Плоть разъедает до костей и жилы
Сосет в груди, пьет кровь мою живую.
В мученьях погибает плоть моя, —
Мне пут не одолеть неизреченных.
И все свершило не копье средь поля,
Не рать гигантов, чад земли, не зверь,
Не эллины, не варвары в краях,
Где появлялся я как избавитель.
Нет, женщина бессильная, одна
Меня сразила насмерть без оружья.
О сын, будь ныне подлинно мне сыном
И матери не предпочти отцу.
Из дому выведи ее и в руки
Мои предай, чтоб ясно видел я,
Кому ты сострадаешь, мне иль ей,
На язвы тела моего взирая.
Смелей же, сын! О, пожалей отца!
Для всех я ныне жалок стал. Ты видишь, —
Как девушка, кричу я и рыдаю,
Таким никто не видывал меня.
Я бедствия переносил без жалоб,
А ныне кто я? Слабая жена!
О, подойди, поближе стань к отцу.
И посмотри, какою лютой болью
Терзаюсь я… Приподыму одежду:
Смотри, глядите все на муку плоти!
Глядите все, как жалок я, злосчастный…
Увы! Увы! О, горе!
Вот вновь схватила боль, горит внутри,
Язвит бока, опять пойдет борьба
С настойчивой, снедающею мукой.
О царь Аид, прими меня!
О пламень Зевса, порази!
Ударь, отец… Опять грызет нутро!
О руки, плечи, грудь моя,
О мышцы верные, что с вами сталось?
А вами был когда-то уничтожен
Тот лев Немейский, пастухов гроза, —
Никто не смел приблизиться к нему,
И Гидра та, Лернейская гадюка,
И сонм полулюдей-полуконей, [73]
Свирепый род надменный, беззаконный
И непомерной силы; мною вепрь
Повержен Эриманфский, и в Аиде
Трехглавый пес [74]необоримый, чадо
Чудовищной Ехидны, и Дракон, [75]
Что сторожит плоды на крае мира.
Свершил еще я подвигов немало, —
Никто не одолел моей руки.
А ныне, весь изломан и растерзан,
Добыча я слепого разрушенья,
Я, благородной матерью рожденный,
Зовущий Зевса звездного отцом.
Одно лишь знайте: хоть я стал ничем,
Хоть недвижим, пускай придет злодейка —
Она узнает силу рук моих!
И сможет засвидетельствовать людям,
Что и пред смертью я борюсь со злом.

О бедная Эллада! Как ты ныне
Осиротеешь, потеряв его!

Отец, ты смолк, – и я могу ответить;
О, потерпи и выслушай меня!
Скажу лишь то, что долг повелевает.
Так яростно не предавайся гневу,
О, выслушай, иначе не поймешь,
Что в ненависти ты неправ и в злобе.

Скажи и замолчи. Мешает боль
Тебя понять – мне речь твоя темна.

Хочу сказать, что с матерью случилось, —
И что на ней, злосчастной, нет вины.

О негодяй! Ты смел упомянуть
О матери своей – отцеубийце?

В подобный миг молчанье неуместно.

О чем молчанье? Об ее злодействах?

О том, что ею ныне свершено.