Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

Отмыла куст и облака
Проточная вода,
Земли заманчивей река –
Мне хочется туда.

Но там, где речка ток струит,
В лазоревой волне
Печальный дурачок стоит:
Он просится ко мне.

Из тьмы ночей, из дали
О четырех ветрах
Примчало и слепило
Мой ждавший жизни прах.

Вот вновь они подуют
И в небо пыль взметут…
Держи же эту руку,
Когда еще я тут.

Скажи мне, что с тобою
И в чем твоя печаль, –
Пока, развеян ветром,
Я не унесся вдаль.

Нет, я не первый здесь пострел,
Кто жаждал пылко, да не смел,
Горел и трясся до утра, –
История, как мир, стара.

Не я один дрожал дрожмя,
Из пламени да в полымя
Бросаясь головой вперед –
Из боли в страх, из жара в лед.

Другие были… Ну и пусть.
И я, как все они, пробьюсь
К своей постели земляной,
Где не страшны ни хлад, ни зной.

Пока же ветерок могил
Мой лоб еще не остудил,
То жар, то хлад знобят мне грудь,
И душной ночью не уснуть.

Я слышу, как поют рожки,
Они зовут: «Вперед! В штыки!»
А пушки басом говорят:
«Спасай башку! Беги, солдат!»

Я б деру дал, рожкам назло,
Когда бы это впрямь спасло:
От пули пасть или штыка –
Потеха, брат, невелика.

Да только далеко не сбечь –
Так или этак в землю лечь,
И неохота, чтоб родня,
Как труса, помнила меня.

Выходит, выбор не велик:
Шагай и бейся штык на штык
Иль пулю получи в башку.
Так мне и надо, дураку.

Каштан роняет свечи, и цветы
Боярышника по ветру летят…
То дождь хлестнет в окно из темноты,
То хлопнет дверь; придвинь мне кружку, брат.

Не так уж много вёсен нам дано,
Чтоб этот май теперь у нас отнять;
Год минет, и весна вернется, но –
Увы, уже нам будет двадцать пять.

Нет, мы не первые, как ни считай,
Сидим и пьем, кляня судьбу свою,
И дождь, и холод… Что за негодяй
Нам вместо жизни подложил свинью!

Там, наверху – разбойник или тать?
Бесстыдство, кто бы ни был он таков,
Последних утешений нас лишать,
Отправленных за смертью дураков.

Бесстыдство… но подвинь еще одну
Мне кружку, брат; ведь мы не короли,
А требуем – достаньте нам луну,
И каждый думает – он пуп земли.

Сейчас нас гром в дугу грозит согнуть,
И кажется – невзгод не о бороть;
Но завтра боль войдет в другую грудь,
В другую душу и в другую плоть.

Мы вечностью на скорбь осуждены,
А вечности все в мире нипочем.
Терпите, праха гордые сыны.
Пей, брат, и небо подпирай плечом.

Снова ветер подул из далекой страны,
Словно грудь мне стрелой просквозили;
Что за горы знакомые в дымке видны,
Хутора и высокие шпили?

Это счастья былого утраченный дол,
Та страна, из которой когда-то
Я по залитой золотом тропке ушел
И куда больше нет мне возврата.

В темноту и в туман отплывает паром,
Хрипло птицы вдогон прокричали…
Кто, ты думаешь, встретит тебя на другом
Берегу, на летейском причале?

Был да сплыл жалкий раб, твой покорный лакей,
Не рассчитывай, деспот мой милый,
Вновь найти его в граде свободных людей,
В справедливой стране за могилой.

Томился за калиткой лес
От холода и тьмы,
Был отуманен взор небес
Опивками зимы.
Как порванные струны лир,
Дрожали прутья крон.
В дома забился целый мир.
Ушел в тепло и сон.

Я видел Века мертвый лик
В чертах земли нагой,
Я слышал ветра скорбный крик
И плач за упокой.
Казалось, мир устал, как я,
И пыл его потух,

И выдохся из бытия
Животворящий дух.

Но вдруг безлиственный провал
Шальную песнь исторг,
Стон ликованья в ней звучал,
Немыслимый восторг:
То дряхлый дрозд, напыжив грудь,
Взъерошившись, как в бой,
Решился вызов свой швырнуть
Растущей мгле ночной.

Так мало было в этот час,
Когда земля мертва,
Резонов, чтоб впадать в экстаз,
Причин для торжества, –
Что я подумал: все же есть
В той песне о весне
Какая-то Надежды весть,
Неведомая мне.

Указательный столб там стоял на пригорке крутом –
Неказист, невысок.
Где мы с ней задержались немного, осилив подъем,
На распутье вечерних дорог.

Прислонившись к столбу, она локти назад отвела,
Чтоб поглубже вздохнуть,
И на стрелки столба оперла их – и так замерла,
Уронив подбородок на грудь.

Силуэт ее белый казался с распятием схож
В сизых сумерках дня.
«О, не надо!» – вскричал я, почуяв, как странная дрожь
До костей пробирает меня.
Через силу очнулась, как будто от страшного сна,
Огляделась кругом:
«Что за блажь на меня накатила, – сказала она. –
Ну довольно, пойдем!»

И пошли мы безмолвно в закатной густеющей тьме –
Все вперед и вперед.
И, оглядываясь, различали тот столб на холме
Среди голых болот.

Но в ее учащенном дыханье таился испуг,
Искушавший судьбу:
«Я увидела тень на земле, и почудилось вдруг,
Что меня пригвоздили к столбу».