Николай Самойлов - Священные сонеты

As due by many titles I resign
My self to Thee, O God; first I was made
By Thee, and for Thee, and when I was decayed
Thy blood bought that, the which before was Thine;
I am Thy son, made with Thy Self to shine,
Thy servant, whose pains Thou hast still repaid,
Thy sheep, thine image, and, till I betrayed
My self, a temple of Thy Spirit divine;
Why doth the devil then usurp on me?
Why doth he steal, nay ravish that’s thy right?
Except thou rise and for thine own work fight,
Oh I shall soon despair, when I do see
That thou lov’st mankind well, yet wilt not choose me,
And Satan hates me, yet is loth to lose me.

Я, Господи, – творение твоё,
Поэтому я твой душой и плотью;
Когда насквозь прогнил я, как лохмотья,
Ты кровью Сына выкупил Своё.
Овца твоя, тебя я славлю вслух,
Ты наперёд за службу расплатился,
Не зря во мне Твой образ воплотился,
Я – храм в котором царствует Твой дух.
Враг в плен берёт, кто право дал ему?
Как он посмел на грабежи со взломом?
Останови его всесильным словом.
Да, не отчаюсь я, когда пойму,
Что, как других любя, отпустишь грех,
А дьявол, ненавидя, держит всех.

O might those sighs and tears return again
Into my breast and eyes, which I have spent,
That I might in this holy discontent
Mourn with some fruit, as I have mourned in vain;
In mine Idolatry what showers of rain
Mine eyes did waste! what griefs my heart did rent!
That sufferance was my sin; now I repent;
‘Cause I did suffer I must suffer pain.
Th’ hydropic drunkard, and night-scouting thief,
The itchy lecher, and self-tickling proud
Have the remembrance of past joys for relief
Of comming ills. To (poor) me is allowed
No ease; for long, yet vehement grief hath been
Th’ effect and cause, the punishment and sin.

О, воротить бы мне в глаза и грудь
Истраченные в праздной скорби вздохи,
Пропали, как цветы, в чертополохе —
Для пользы и слезинки не вернуть;
Терзая сердце, идолам служил,
Из глаз потоком слёзы проливая!
Страданьями я за грехи платил,
Страдаю вновь, страданья вспоминая;
Клеветники, пропойцы, тать ночной,
Заядлый блудодей, гордец опасный,
Смягчают горе радостью былой,
Мне облегченья нет, боль ежечасна.
Своей безмерностью она огромней всех —
В ней следствие, причина, казнь и грех.

Oh my black soul! Now art thou summoned
By sickness, death’s herald, and champion;
Thou art like a pilgrim, which abroad hath done
Treason, and durst not turn to whence he is fled;
Or like a thief, which till death’s doom be read,
Wisheth himself delivered from prison,
But damned and haled to execution,
Wisheth that still he might be imprisoned.
Yet grace, if thou repent, thou canst not lack;
But who shall give thee that grace to begin?
Oh make thy self with holy mourning black,
And red with blushing, as thou art with sin;
Or wash thee in Christ’s blood, which hath this might
That being red, it dyes red souls to white.

О, чёрная душа! Тебя в смятенье
Поверг недуг – старухи смерть гонец.
Ты, как отчизну бросивший беглец,
Виной закрывший путь для возвращенья.
Ты, как преступник, проклинавший плен,
Пока судья срок казни не назначил,
Когда назвал, на всё взглянув иначе,
Не хочет покидать тюремных стен.
Раскаянье и благодать близки,
Без благодати нет и покаянья;
О, будь же чёрной от святой тоски,
Красна стыдом порочного желанья;
А нет: в крови Христа омойся смело,
Чтоб из купели алой – выйти белой.

I am a little world made cunningly
Of elements and an angelic sprite,
But black sin hath betray’d to endless night
My world’s both parts, and oh both parts must die.
You which beyond that heaven which was most high
Have found new spheres, and of new lands can write,
Pour new seas in mine eyes, that so I might
Drown my world with my weeping earnestly,
Or wash it, if it must be drown’d no more.
But oh it must be burnt; alas the fire
Of lust and envy have burnt it heretofore,
And made it fouler; let their flames retire,
And burn me O Lord, with a fiery zeal
Of thee and thy house, which doth in eating heal.

Я – малый мир; Во мне нашли оплот
Четыре элемента и дух Божий;
Но чёрный грех, стремясь их уничтожить,
Ввергая в ночь, всё смерти предаёт.
Те, кто открыли, заглянув в эфир,
Иные сферы, новые просторы,
Залейте в очи мне моря, озёра,
Чтоб я потопом слёз оплакал мир.
Но, не потоп погубит, а пожар,
Уже сжигают зло и сладострастье;
Мир стал сквернее, отравил угар,
Развей его своей всесильной властью.
Спаси, Господь, жар твоего огня —
Очистив душу, исцелит меня.

This is my play’s last scene; here heavens appoint
My pilgrimage’s last mile; and my race,
Idly, yet quickly run, hath this last pace,
My span’s last inch, my minute’s latest point;
And gluttonous death will instantly unjoint
My body and my soul, and I shall sleep a space;
But my’ever-waking part shall see that face
Whose fear already shakes my every joint.
Then, as my soul to’heaven, her first seat, takes flight,
And earth-born body in the earth shall dwell,
So fall my sins, that all may have their right,
To where they’are bred, and would press me, to hell.
Impute me righteous, thus purg’d of evil,
For thus I leave the world, the flesh, the devil.

Последний акт, прожитой мною драмы,
Конец пути, до финиша – вершок;
Бесцельна скачка, вижу, вот он – самый
Последний миг, ещё один прыжок
И вырвет смерть из плоти мою душу,
Погасит вечный сон предсмертный крик,
А бдящая душа увидит лик,
Перед которым я сегодня трушу.
Земная часть вернётся в отчий дом,
Душа на небо, там ей будут рады;
Воздастся всем: давящие грехом
Исчадья ада – достаются аду.
Избавившись от зла, жду оправданья,
Сказав: нет! Миру, бесам и желаньям.

At the round earth’s imagined corners, blow
Your trumpets, Angels, and arise, arise
From death, you numberless infinities
Of souls, and to your scattered bodies go,
All whom the flood did, and fire shall o’erthrow,
All whom war, dearth, age, agues, tyrannies,
Despair, law, chance, hath slain, and you whose eyes,
Shall behold God, and never taste death’s woe.
But let them sleep, Lord, and me mourn a space,
For, if above all these, my sins abound,
‘Tis late to ask abundance of thy grace,
When we are there; here on this lowly ground,
Teach me how to repent; for that’s as good
As if thou hadst seal’d my pardon, with thy blood.

Вообразив углы земного шара,
О, ангелы, трубите на углах;
Пусть души мёртвых, сбросив смерти чары,
Вновь облекут себя в телесный прах.
Кого убили власть, закон внемлите,
Кого скосили голод, мор, война,
Потоп, пожар получите сполна —
Вам смерти нет, все Господа узрите.
Продли им, Боже, сон, мне слёзы кстати —
На мне грехов побольше, чем на них.
Молиться поздно мне о благодати
В час неземной, хочу молитв земных,
В них каюсь, пусть печатью на прощенье
Краснеет кровь твоя, мне в утешенье.

If faithful souls be alike glorified
As angels, then my father’s soul doth see,
And adds this even to full felicity,
That valiantly I hell’s wide mouth o’erstride:
But if our minds to these souls be descried
By circumstances, and by signs that be
Apparent in us, not immediately,
How shall my mind’s white truth by them be tried?
They see idolatrous lovers weep and mourn,
And vile blasphemous conjurers to call
On Jesus name, and Pharisaical
Dissemblers feigne devotion. Then turn,
O pensive soul, to God, for he knows best
Thy true grief, for he put it in my breast.

Коль праведной душе отца награда,
Быть равной ангелам, дана,
Тогда вдвойне блаженствует она,
Увидев, как парю над пастью ада.
Но, может быть не всё дано святым,
Не могут проникать в сердец глубины,
Доступны только внешние картины,
Понять чисты ли не по силам им.
Им видно: фарисей творит кумира,
По идолу влюблённый слёзы льёт,
А богохульник, обманув пол – мира,
Творца себе в свидетели берёт.
Скорби, Душа, Бог видит скорбь твою,
Ведь сам вложил её Он в грудь мою.